— Второй взвод, огонь! — крикнул капитан Уркхарт.
— Господи Иисусе! — прохрипел кто-то рядом с Шарпом. Солдат как будто оступился, выронил мушкет, согнулся и упал на колени. — О Господи… Господи… Господи… — повторял он, зажимая обеими руками горло.
Раны Шарп не увидел, но потом заметил, что между пальцами сочится и стекает на серые штаны кровь. Умирающий взглянул на Шарпа, в глазах его блеснули слезы, и в следующий момент он завалился вперед, лицом вниз.
Шарп поднял мушкет и перевернул убитого, чтобы снять патронную сумку.
— Кремень! — крикнул кто-то впереди. — Мне нужен кремень!
Сержант Колкхаун, расталкивая солдат локтями, пробился через ряды с запасным кремнем.
— А где твой запасной кремень, Джон Гамильтон?
— Бог его знает, сержант.
— Ну, тогда у Него и спроси. Будешь наказан.
Джон Гамильтон промолчал. Рядом выругался другой — пуля пробила ему левое запястье. Солдат отступил, левая рука безжизненно свисала вдоль туловища, и с нее капала кровь.
Шарп, недолго думая, занял освободившееся место, поднял мушкет и выстрелил. Приклад больно ударил в плечо, но ощущение было приятное. Наконец-то нашлось настоящее дело. Он опустил ружье, вытащил из сумки патрон, надкусил плотную бумагу, ощутив на языке соленый вкус пороха, вложил пулю в дуло, забил шомполом и выстрелил. Зарядил опять. У самого уха странно взвизгнула пуля. Над головой просвистела другая. Шарп подождал, пока огонь с фланга снова докатится до шестой роты, и выстрелил вместе с первым батальоном. Опустить приклад. Достать патрон. Надкусить. Засыпать порох. Загнать пулю. Шомпол на место. Поднять мушкет. К плечу. Взвести курок. Шарп делал все это привычно быстро, как и все остальные. Делал то, что умел. То, чему его учили. Только вот офицеров никто не учит. Зачем их учить, если они все равно ничего не делают? Прав Венейблс — единственное, что требуется от прапорщика, это остаться в живых. Но быть в стороне, когда идет бой, Шарп не мог. К тому же сейчас он чувствовал себя на месте: лучше стоять в шеренге и посылать пули в скрытого дымом врага, чем вообще ничего не делать и торчать столбом за спиной роты.
Дрались арабы хорошо. Чертовски хорошо. Шарп даже припомнить не мог, когда еще кто-то выдерживал такой плотный огонь. Арабы даже пытались наступать, но им мешала груда тел — все, что осталось от первых рядов. Да сколько же их там, черт возьми? Один из зеленых флагов накренился и упал, но тут же снова заколыхался вверху. Барабаны все били и били, били зло и настойчиво, составляя жуткий дуэт с завывающими волынками красномундирников. Ружья у арабов были с необычно длинными стволами, из которых вырывались длинные языки пламени и грязно-серый дым. Еще одна пуля прошла совсем близко. Шарп выстрелил, и чья-то рука схватила его за воротник и резко дернула назад.
— Займите свое место, мистер Шарп! — зло бросил капитан Уркхарт. — Здесь! Позади роты! — Лошадь отступила в сторону, и рывок получился сильнее, чем, наверно, рассчитывал капитан. — Вы больше не рядовой, — добавил Уркхарт, помогая прапорщику удержаться на ногах.
— Конечно, сэр, — глядя прямо перед собой, ответил Шарп. Он почувствовал, что заливается краской — его, как мальчишку, отчитали перед солдатами. К черту все! К черту!
— Приготовиться к атаке! — крикнул майор Суинтон.
— Приготовиться к атаке! — повторил капитан, отъезжая на фланг.
Шотландцы вытащили штыки и вставили их в ушки на дуле мушкета.
— Расстрелять! — крикнул Суинтон, и те, у кого оставалась пуля в стволе, дали последний залп.
— Семьдесят четвертый! — Майор поднял саблю. — Вперед! Где музыка? Я хочу услышать волынку!
— Давай, Суинтон! Вперед! — заорал Уоллес. Подбадривать никого не требовалось, наступали все в охотку, но полковник разволновался и, обнажив палаш, устремился на левый фланг седьмой роты. — Веселей, парни! На врага!
Красномундирники шли вперед, затаптывая тлеющие на земле пыжи.
Арабов наступление британцев как будто застало врасплох. Некоторые выхватили штыки, другие вытащили из ножен длинные кривые сабли.
— Вперед, парни! Они не выдержат! — кричал Уэлсли. — Не выдержат! Смелей!
— Черта с два они выдержат, — прохрипел кто-то рядом.
— Вперед! Вперед! — не умолкал Суинтон. — Не робей!
И красномундирники, получив команду убивать, пробежали последний десяток ярдов, перепрыгнули через мертвых и заработали штыками. Справа от 74-го не отставал 78-й. Британские пушки дали последний залп картечью и замолчали, чтобы не задеть своих.
Одни арабы хотели драться, другие думали об отступлении, но атака горцев стала неожиданностью и для первых, и для вторых. Между тем задние ряды, не понимая опасности, продолжали напирать, подгоняя передних на шотландские штыки. Шарп бежал замыкающим, держа в руках разряженный мушкет. Штыка у него не было, и он уже подумывал, не лучше ли вытащить саблю, когда высокий араб срубил ятаганом замыкающего первого ряда и занес окровавленный клинок над головой следующего. Шарп перевернул мушкет и, схватив его за ствол, врезал врагу по виску тяжелым, окованным медью прикладом. Араб рухнул как подкошенный, и в спину ему тут же воткнули штык. Он задергался, будто подколотый на пику угорь. Шарп еще раз огрел его прикладом, дал для верности хорошего пинка и побежал дальше.
Вокруг кричали, вопили, визжали, рубили, кололи, плевались и проклинали. Группа из нескольких арабов дралась так отчаянно, словно они надеялись одни, без посторонней помощи разделаться со всем 74-м батальоном. Появившийся справа Уркхарт свалил одного выстрелом из пистолета и полоснул другого саблей по спине. Остальные наконец отступили. Все, кроме маленького, ловкого, вопящего как черт и размахивающего длинным ятаганом. Первый ряд красномундирников расступился и прошел мимо. Второй последовал его примеру, и юркий, вертлявый араб оказался вдруг в тылу неприятеля, один на один с Шарпом.
— Да это же мальчонка! — бросил на бегу кто-то из шотландцев. Ряды сомкнулись.
И действительно, это был вовсе не мужчина, а всего лишь парнишка лет двенадцати или тринадцати. Сопляк, наверно, вознамерился выиграть сражение в одиночку и прыгнул на Шарпа, который, парировав выпад, сделал шаг в сторону, показывая, что не хочет драться.
— Отойди, — сказал он. — И положи оружие.
Мальчишка сплюнул, прыгнул и снова попытался уколоть британца. Шарп снова отбил удар и двинул малолетнего противника прикладом по затылку. Араб удивленно уставился на него и, выронив саблю, свалился на землю.
— Отступают! — прокричал где-то рядом Уэлсли. — Они отступают!
Полковник Уоллес был уже в первом ряду, рубя направо и налево. Треуголка слетела, и лысина полковника блестела в косых лучах солнца. На боку его лошади темнело кровавое пятно; красные брызги покрывали белые отвороты мундира. Внезапно противник подался назад, давление ослабло, и Уоллес устремился в образовавшуюся брешь.
