– Я знаю, чего ты желаешь, Тень, помню и то, что я обещал тебе – голову Ашера бен Соломона, – негромко говорил Старец Горы, сидя прямо, как копье, перед потягивающим кальян Мартином. – Любого человека не сложно понять, зная о его сокровенных желаниях. Однако ты не понимаешь, как пагубно жить только ненавистью и местью. Такой человек становится прост и предсказуем, но главное в том, что, мечтая о мести, он ненавидит прежде всего самого себя, пусть и не отдает в этом отчета. Поэтому напомню тебе одно из мудрых изречений: «Хорошие люди принесут вам счастье, плохие люди наградят вас опытом, худшие – дадут вам урок, а лучшие – подарят воспоминания. Цените каждого». И ты, Тень, станешь сильнее и независимее, когда поймешь это. Да, месть сладка, и я готов подтвердить – твое время для мщения еще настанет. Но только тебе решать, что более важно – постигнуть мудрость и получить власть или же упиваться мелкой гибелью какого-то еврея, которого лучше использовать себе же во благо, подчинив его.
Синан говорил с бесстрастным выражением лица и так же бесстрастно выслушал ответ Мартина, что если великому имаму нужен еврей из Никеи, то он, Тень, не будет просить его смерти, ибо куда больше его раздражает тот враг, который находится прямо в Масиафе, – Терпеливый. Пусть же наимудрейший Старец Горы позволит своему Тени сойтись в поединке с Терпеливым. Ведь Сабир тоже предал его, а теперь все время донимает, утверждая, что превзошел Мартина. Но распознать, кто из них лучший, можно только тогда, когда они сразятся один на один.
Синан усмехался, слушая пылкую речь голубоглазого мавали. И отвечал, что ему нужны оба его ассасина – и Тень, и Терпеливый. А на деле Старец Горы просто наблюдал за обоими, определяя, насколько эти два непримиримых врага покорны его воле, готовы служить и подчиняться, смиряясь перед его приказом оставаться соратниками. И он даже нарочно при Мартине проявлял свое благоволение к Сабиру. Если с остальными Старец Горы вел себя как повелитель, удерживая их на расстоянии, то Терпеливому он уделял не меньше внимания, чем Тени, порой даже гладил Сабира по щеке, шептался с ним, словно тот был его приближенной особой. После такого проявления расположения Сабир становился особенно нахален и при встречах с Мартином твердил, что имам однажды поймет, что Тень – лжец и предатель, что тогда он велит вспороть ему живот и заставит накормить мавали его же кишками. После таких речей непросто было оставаться спокойным, но Мартин понимал, что Синан пристально следит за ними обоими и виноватым сочтет именно того, кто первый не сможет сдержаться, нарушив его приказ.
К тому же, какую бы ненависть Мартин ни питал к Терпеливому, не он был его главной заботой. Куда больше Тень волновало и занимало все его помыслы то, как он сможет вырваться отсюда, сумеет ли обмануть людей Синана и бежать. Пусть Старец Горы и уверял Тень, что только у него на службе тот сможет возвыситься и получить все желаемое, ибо кому он еще нужен в этом мире, однако Мартин знал ответ: его ждет Джоанна. Любимая отныне стала для него смыслом жизни и его надеждой. Если бы Джоанны не было на свете, Мартин не знал бы, зачем вообще жить. Без нее мир потерял бы свою ценность для него, вокруг царили бы лишь пустота и враждебность. Но сама мысль об англичанке наполняла его душу мечтой… и болью. Как же она была далека от него! Как он по ней скучал! Как хотел найти, чтобы хоть отчасти загладить свою вину перед Джоанной, служить ей, оберегать, посвятить ей всего себя без остатка. Их многое разделяло, но если у них будет любовь, они вопреки всему смогут быть счастливыми.
Но чтобы встретиться с любимой, Мартину нужно исчезнуть… лучше всего умереть… Потому что просто сбежать он не мог – его бы стали искать, пошли бы по следу и однажды могли выйти и на Джоанну. А допустить подобного Мартин не имел права. Поэтому, чтобы вернуться в мир и жить, Мартину необходимо было заставить всех поверить в свою смерть. Как это сделать? Мартин искал выход, ломал голову, терялся, отчаивался, но не прекращал надеяться. Человеческое сердце хочет верить в радость, верить, что бы ни случилось. И бывший невольник Масиафа, не так давно считавший свою жизнь законченной, испытал на себе заживляющее действие этой веры.
Весна в том году выдалась на редкость дождливой, горные потоки вышли из берегов, по склонам стекала грязевая сель. В это время Синан, чтобы не оказаться надолго отрезанным от мира в отдаленном Масиафе, пожелал перебраться в другую свою крепость – Аль-Кахв.
Аль-Кахв в переводе означало «пещера». Но на деле эта цитадель выглядела как орлиное гнездо на круче, возвышаясь на высокой кряжистой горе там, где внизу сходились три узких сумрачных ущелья. Высокие крепостные стены светлого камня, казалось, росли прямо из горной породы, доступа туда будто и не существовало, настолько крутыми были ее отвесные стены. Но доступ был. Несколько построек внизу, у подножия горы, которые охраняли хорошо вооруженные воины, укрывали проход в саму гору, где и пролегал единственный путь к Аль-Кахву, вернее лестница, прорубленная в скале и ведущая вглубь горной пещеры наподобие туннеля, конец которого упирался в ворота замка, находившегося вверху на скале.
Несмотря на всю мрачность и неприступность крепости, несмотря на просматриваемые и охраняемые подступы сюда, Мартина воодушевил переезд в Аль-Кахв. Ибо именно здесь большую часть года проходило обучение юных фидаи, тут располагалась их школа, здесь их учили взбираться по кручам и срываться, перескакивая с уступа на уступ, не причиняя себе вреда. Многие во время подобных учений погибали, если были недостаточно ловкими. Но ведь Тень был лучшим! Еще будучи мальчишкой, он облазил тут каждую расселину, знал все окрестные тропки в горах, все узкие пещеры и проходы среди скал. Поэтому несколько последовавших после переезда дней Мартин по ночам выскальзывал из крепости на веревке и изучал гору, на которой она возвышалась. Это было необходимо, чтобы освежить память, отметить изменения в скале, оползни, старые и новые карнизы, узкие расщелины в горной породе. Мартин отмечал, куда можно поставить ногу, за что держаться, на какую площадку спрыгнуть. Потом он возвращался незамеченным в Аль-Кахв и вел себя как ни в чем не бывало – склонялся перед Синаном, обменивался злыми фразами с Сабиром, курил кальян и беседовал с Далилем. Далиль по-прежнему был очень расположен к Тени и даже милостиво отпускал того поохотиться, дабы пополнить опустевшие за зиму кладовые Аль-Кахва.
Мартин уходил с луком и стрелами, бродил по округе, вспоминая, присматриваясь, изыскивая новые тропы, ибо за годы его отсутствия в горах было несколько землетрясений и не всякая некогда знакомая тропинка могла привести к выходу. К тому же образовались новые проходы в соседние долины. Как-то, пробравшись по круче, Мартин набрел на убогое селение в горной долине, где местные жители сразу признали в нем человека Старца Горы и пригласили разделить с ними трапезу. Но какой же скудной была эта трапеза! Какими убогими были построенные из камней и глины хижины! Какими жалкими казались люди – грязные и невежественные, изможденные, живущие своим маленьким мирком и ничего не ведающие об окружающем их за горами мире! Дети их казались рахитичными и больными, женщины – изможденными, мужчины – ограниченными и пугливыми. И все же, когда Мартин скинул с плеча подстреленную в горах козу и отдал им, их лица просветлели и они стали более доверчивыми с благородным фидаи. Во время долгой и нудной беседы об их горестях и болезнях, когда Мартин уже стал подремывать под их монотонную болтовню, он вдруг услышал нечто, что заставило его прислушаться. Местный староста, разоткровенничавшись, поведал о своей беде, о том, что его единственный сын влюбился в младшую жену муллы из отдаленного селения и, совсем отчаявшись, задумал ее украсть. Разве безумец не понимает, что по закону Старца Горы за подобное ожидает страшная кара? Но влюбленный юноша готов рискнуть, и теперь его отец не находит себе места, не ведая, как переубедить его. Может, благородный фидаи сможет втолковать в глупую голову сына старосты, чем тому грозит эта затея с похищением молодой женщины?
