— Это всего лишь песни, Ральф, — грустно усмехнулась Гита. — В жизни все по-другому.
Я взял ее за подбородок и заставил поглядеть мне в глаза.
— Значит, вы не верите в беззаветную любовь и преданность? Весьма прискорбно. А я вот верю. Ведь если бы в жизни не было ничего такого — разве стоила бы эта жизнь того, чтобы ее воспевать?
Гита ответила через промежуток времени:
— Ты мечтатель, Ральф. Возвышенный и наивный мечтатель. Но, клянусь Пречистой Девой — это восхищает меня в тебе. Наверное, чудесно быть любимой таким, как ты… если, конечно, можешь ответить на такое чувство. Но я не могу. И виновна перед тобой, что однажды дала надежду на взаимность. Поверь мне, Ральф, не будь Эдгара… Ведь лучше тебя я никого не встречала. Но я не хочу больше оскорблять тебя надеждой. Если ты и дорог мне, то только как брат, милый и добрый брат, которого у меня никогда не было, но которого я всегда хотела иметь.
Я отвел глаза. Я не хотел быть ее братом. Я хотел ее всю. До косточек. Но пока придется довольствоваться малым. Поэтому я взял маленькие руки моей госпожи в свои и проговорил:
— Я всегда буду рядом. Без вас моя жизнь не имеет смысла, помните об этом.
И все пошло по-прежнему. Разве что мы стали меньше времени проводить вместе. Но в этом были свои преимущества — избегая меня, Гита больше не взваливала на меня столько работы, предпочитая справляться сама. И хотя конец лета и начало осени весьма хлопотное время в хозяйстве, я был совершенно свободен и мог подолгу охотиться в фэнах.
Гита также часто покидала Тауэр-Вейк, и я догадывался, что не всегда ее отлучки связаны с делами. Стоило лишь взглянуть, какой счастливой, разнеженной, мечтательной она возвращалась.
Однако если они и встречались с графом, то делали это столь скрытно, что мало кто подозревал об этих встречах. Впрочем, такие вещи невозможно держать в тайне, тем более что леди Гита иной раз брала с собой Милдрэд, а малышка по возвращении домой пыталась сообщить всем и каждому, что виделась с отцом. На ее лепет пока не обращали внимания, но время шло, и чем лучше будет говорить девочка, тем больше людей станут прислушиваться к ее словам.
Осень в этом году выдалась прекрасная — стояли теплые дни, полные сладкой истомы; они медлительно текли, словно расплавленное золото, сменяясь долгими синими сумерками. Воздух был напоен ароматом спелых плодов и дыма сожженных листьев. Деревья сбрасывали летний наряд, сверкая всеми оттенками золота, огненными гроздьями горели рябины. Весь мир пребывал в покое после обильного, плодоносного лета.
Гита по-прежнему светилась счастьем, и ее отлучки из поместья становились все чаще. Объяснения находились — то она должна посетить сестру Отилию в обители или же отправиться погостить к подруге Элдре. Но я-то знал, куда она едет, ибо однажды после соколиной охоты направился не в Тауэр-Вейк, а завернул в недавно отстроенную после пожара усадьбу Ньюторп. Как я и ожидал, Гиты там не оказалось. Но зато я попал в Ньюторп как раз в один из тех коротких периодов, когда там находился сам хозяин, рыжий Альрик, и мы пропьянствовали с ним ночь напролет. В последнее время Альрик совсем забросил дела, без меры пил и водил дружбу с нормандскими баронами.
Но не о нем речь. Оказавшись в Ньюторпе, я и словом не обмолвился о том, что меня привело сюда желание еще раз посыпать солью собственную рану, то есть убедиться, что леди Гита лжет нам всем. Однако я тотчас заметил, что Элдра нервничает. Хозяйка Ньюторпа была привлекательной и спокойной саксонкой, и во время нашей с Альриком попойки держалась ровно, ни в чем не переча мужу, хотя порой в ее глазах и читался укор. Некогда об Альрике и Элдре говорили как о самой нежной и любящей супружеской чете в Норфолкшире. И что удивительно, в этой семье все пошло вкривь и вкось именно после того, как Элдра принесла мужу долгожданного наследника, славного карапуза Торкиля. Любой отец мог бы гордиться таким сыном, однако Альрик, похоже, не больно его жаловал. Когда малыш поднял рев, перепуганный нашими пьяными воплями и грохотом оловянных кружек по столешнице, Альрик, не оборачиваясь, велел жене унести это отродье. Такое обращение тана с женой и сыном покоробило меня, но, черт побери, мне не было никакого дела до неладов в этой семье.
У каждого своя нужда, и я был благодарен Альрику, когда на другой день он отвез меня, еще не пришедшего в себя от хмеля, в городок Даунхем к разбитной вдове местного перчаточника. Я не вылезал из ее постели двое суток, а на обратном пути долго смывал с себя грехи в холодных речных водах. А как иначе я мог предстать перед прекрасными очами своей леди?
Гита Вейк по-прежнему оставалась в Норфолке вне всяких подозрений. Где бы ни собирались люди, о ней отзывались с неизменным уважением, к ее советам прислушивались, хвалили умение вести дела. Похоже, все уже свыклись с тем, что она живет без мужа. Я тоже держался с ней по-прежнему. Но когда настали холодные зимние дни, я стал замечать, что что-то изменилось во мне самом. Теперь меня уже не тянуло разъезжать по гостям или охотиться, и все больше времени я проводил у очага, где витали запахи похлебки и яблочного пирога. Ранее я любил это зимнее время, однако именно теперь, в этом благостном домашнем покое меня начало снедать некое давящее чувство, временами столь сильное, что я словно задыхался. Я подавлял в себе это, позволил лени полностью завладеть собой, порой бренчал на лютне или прислушивался, о чем болтают люди. Так я узнал, что влюбленный в Гиту мальчишка д’Обиньи в начале зимы был обручен с девицей из Линкольншира, а шериф де Чени, также разуверившись получить благословение графа на брак с леди из фэнленда, женился на некой леди из Нориджа. Впрочем, нашему молодому расторопному шерифу пока было недосуг налаживать супружескую жизнь, так как в графстве объявились разбойники: на дорогах участились грабежи, случилось два-три убийства, и шериф сбивался с ног, чтобы изловить злодеев, — и все безрезультатно. Разбойники исчезали, едва почуяв опасность, и появлялись вновь, как только люди шерифа, обрыскав весь Норфолк, возвращались по домам.
Эти тревожные известия вызывали у меня только праздное любопытство. Но однажды я услышал кое-что, заставившее меня призадуматься. Утрэд, ездивший с поручением госпожи, поведал о Гуго Бигоде — этот ловкий малый, оказывается, вымолил у короля прощение за мятеж, стал после смерти старшего брата наследником всех маноров Бигодов в Саффолкшире и неплохо управляет ими, даже начал возводить собственный замок.
Чертов Гуго! Этот вынырнет откуда угодно… У меня были все основания ненавидеть его, но старая ненависть к приятелю, едва не отправившему меня на тот свет, давно сошла на нет, зато воспоминания о веселых денечках с Гуго, о его бесшабашном обаянии и прежней нашей дружбе, как ни странно, остались живы.
