— Ну? — спросил Вонон без предисловий. — Говори скорее. Что сказал тебе Германик?
Пизон огорченно махнул рукой и передал неутешительные результаты его разговора с посланником Рима.
— Плохо дело, — нахмурился армянин. — Мне казалось, что еще можно обойтись без крайних средств. Но он знает слишком много. Если его люди перехватят еще пару моих или ваших писем, то все, это будет означать приговор для нас. Надо действовать.
— Но как? — спросил Пизон. — Германик теперь будет начеку. Он понимает, что мы в отчаянном положении. Он увеличит свою охрану. Никто из нас или наших людей не сможет подступиться к нему.
— Ты ошибаешься, — усмехнулся Вонон. — Помнишь, я говорил тебе о египтянине, специалисте по ядам? Так вот могу тебе сообщить, что сей милый человек уже работает на кухне, где готовят пищу для Германика и его свиты. Такому ловкому парню нетрудно будет воспользоваться моментом.
Пизон вздрогнул. Только сейчас он окончательно осознал, что шутки кончились. Пришло время решительных действий, и теперь уже не до сантиментов. Но поднять руку на наследника цезаря? Внука Божественного Августа?
Нет, такое ему и в страшном сне не могло присниться...
— Ты что, боишься? — с презрением спросил Вонон. — Или тебе жалко этого выскочку и дурака? Ведь имей он хоть немного ума, мы бы озолотили его и сделали бы владыкой мира. Но он предпочитает стирать грязное белье своего приемного папочки и, похоже, получает от этого удовольствие. Таким самое место в Подземном царстве.
— Да, но... — пробормотал Пизон.
— Ах, ты идешь на попятный? — взорвался армянин. — Так я и знал. Трус и подлец!
— Но если наш заговор раскроют? — крикнул Пизон. — Вы представляете, что с нами сделают?
— Только не думай, что наших прежних дел не хватит, чтобы вынести нам смертный приговор, — фыркнул Вонон. — И представь себе, какие пытки ждут тебя в подземельях Мамертинской тюрьмы.
— Что ты болтаешь? — в ужасе всхлипнул проконсул. — Меня нельзя пытать. Нет такого закона. Я же римлянин!
Человек, который прятал лицо под капюшоном плаща, коротко рассмеялся и встал со стула.
— Смелый же у нас союзник, Вонон, — сказал он. — С таким не страшно и на Рим идти,
Пизон в ответ лишь махнул рукой, налил себе полный кубок вина и залпом осушил его. Но от этого легче ему не стало. Проконсул по-прежнему весь дрожал.
— Ну, так что? — спросил Вонон. — Ты с нами или нет? Выбирай. Через час уже может быть поздно. Сейчас, в этот момент мой человек передает тому египтянину сильный яд, который нельзя распознать на вкус. Он будет постепенно добавлять дозы в пищу Германика, и через несколько дней наш дорогой правдолюбец скончается от болезни, которую врачи не смогут установить. Если нам повезет, об отравлении вообще не будет речи — ведь симптомы выглядят вполне естественно.
Пизон глубоко вздохнул и собрался с духом. Что ж, отступать некуда. На все воля Богов.
— Я с вами, — сказал он глухо.
Потом опять наполнил кубок.
* * *
Шкипер Никомед лениво прохаживался по пустому дворцу, в котором остановился Германик и его свита. Грек был доволен жизнью. Мало того, что его вырвали у морской пучины, когда он потерял уже всякую надежду, так ему еще и посчастливилось приобрести столь влиятельного покровителя в лице самого наследника цезаря.
Германик действительно полюбил суетливого нервного грека и с удовольствием слушал вечерами увлекательные истории, которые Никомед выдумывал с превеликим искусством, хотя и уверял, что все это было на самом деле. С ним самим или его многочисленными знакомыми.
Германик предложил шкиперу пожить немного с его слугами, поправиться, подкормиться и отойти от пережитых невзгод. Никомед с благодарностью согласился. Он получил должность ответственного за кухню, ибо обладал незаурядными кулинарными способностями, которые ранее проявить в полном объеме ему мешало постоянное участие во всяких авантюрах.
Грек был несказанно горд своим новым постом и старательно выполнял обязанности шеф-повара и надзирателя.
— Эти рабы такие бестолковые, — с жаром доказывал он Германику. — За ними глаз да глаз нужен. Но ничего, у меня не пофилонят. Уж я знаю, как с ними обращаться.
Правда, до этого ему пришлось пережить минуту панического страха, когда он вдруг однажды наткнулся в зале, где обедал Германик и его свита, на трибуна Кассия Херею.
Хотя до того они встречались всего один раз, да и то мельком, грек похолодел. Если его сейчас узнают, да еще и докопаются до его роли в усмирении восстания Агриппы Постума, то вряд ли кто-нибудь сможет позавидовать судьбе несчастного уроженца Халкедона.
Но Херея не узнал его. У него была неважная память на лица, да и видел-то он Никомеда только раз в темноте и в такой спешке, что совершенно не запомнил его черт.
Так что Никомед не без оснований считал, что ему очень повезло. Он даже умерил свою обычную скупость и действительно принес Меркурию щедрую жертву, ибо понял, что экономить на Богах опасно.
Денег у него было достаточно — тяжелый кошель, захваченный им из дому, не утонул в море, будучи крепко привязан к поясу шкипера, да и Германик неплохо платил ему за верную службу.
И вот сейчас Никомед решил на всякий случай заглянуть на кухню, проверить, что там и как. Не пытается ли какой-нибудь наглый раб украсть хозяйские харчи?
Все оказалось в порядке. Грека настолько утешила эта мысль, что он тут же нацедил себе кувшинчик вина, присел за большой плитой на мозаичный пол и погрузился в приятные мысли. И сам не заметил, как немного задремал, пригревшись у теплых камней.
Разбудили его звуки шагов и осторожные голоса. Разговаривали двое мужчин. Никомед осторожно выглянул из-за плиты.
Одного он узнал сразу — это был египтянин, который с недавних пор работал у них на кухне. Второго он видел впервые. Какой-то смуглый усатый парень восточного типа.
Поначалу шкипер собирался выскочить из укрытия и хорошенько обложить египтянина за то, что тот шляется по служебным помещениям в неположенное время, да еще и таскает с собой посторонних.
«Наверное, привел своего родственничка подкормиться за чужой счет. Как бы не так, любезный. У меня такие номера не проходят», — подумал Никомед, но тут же решил подождать и конкретно выяснить, что же будут делать нарушители трудовой дисциплины, ярым блюстителем которой Никомед сделался с некоторых пор.
Он навострил свои большие уши и от первых же слов, услышанных из чужого разговора, у него похолодело в животе,
— Я пришел от хозяина, — говорил смуглый мужчина. — Ты понимаешь, от кого?
— Конечно, — ответил египтянин. — Я давно ждал этого момента.
