Прекраса велела челяди скорее привести Снэульва. Загляда теребила ленту в косе, не веря, что все это не мечта и не сон. А Вышеслав сидел молча, чувствуя, что какой-то холодный нож поворачивается в его груди. Даже не необходимость самому сосватать Загляду вонзила этот нож, а ее радость. В глазах Загляды, в румянце на щеках, в каждой черточке ее лица светилось такое счастье, какого напрасно добивался от нее Вышеслав. И может быть, способность испытывать эту радость, чистую, как блеск солнца на березовых ветвях, и делала Загляду краше и милее даже высокородной красавицы и умницы Прекрасы.
Поток ветра летел над землей, кроны берез бурлили, как чистая вода в ключе. Ветер трепал волосы Тормода, выбивал прядки из косы Загляды и бросал ей в лицо. Казалось, старик и девушка стоят не на прибрежной горе над Волховом, а прямо на вершине мира, на лестнице, ведущей от земли к небесам.
Солнечные лучи играли на поверхности Волхова, мигали тысячей блестящих глаз на волнах. Вверх по течению уплывал караван из полутора десятков стругов – это уходил Гудмунд Белая Борода. Где-то там, на одном из этих стругов, на веслах сидели Лейв и Хельги. Загляда смотрела вслед каравану, хотя и знала, что не сумеет разглядеть отсюда этих двоих, один из которых уже почти стал ее родичем, а другой… Она и сама не знала, как объяснить связавшую их сущность, но Лейв Ден Силвер, Лейв Серебряный, со всем добром и всем злом, которое он ей сделал, казался Загляде гораздо ближе, чем дядька Хельги.
«Ты скоро выйдешь замуж, Саглейд, – говорил ей Лейв вчера вечером, зная, что утром перед отплытием уже не сможет повидать ее наедине. – И я желаю тебе не пожалеть об этом. Но запомни: если когда-нибудь тебе понадобится защита – все равно, от кого и от чего, – постарайся, чтобы я об этом узнал. Купцы из Альдейгьи плавают в Миклагард, ты сможешь это сделать. Обещай мне это». И Загляда пообещала. Хотя бы это она могла для него сделать.
– Какой ветреный день! – бормотал рядом с ней Тормод. – Что-то Хресвельг чересчур широко расправил свои крылья. Лучше бы Гудмунду подниматься по реке без такого сильного встречного ветра. Да! Зато мои драконы по такому ветру расскажут мне много занятного. Не пойти ли мне их послушать? Как по-твоему, Береза Серебра?
– Подожди, – попросила Загляда. Ей не хотелось уходить от реки, пока караван Гудмунда еще был виден. – Успеешь.
– Я должен послушать, в какой день лучше справлять свадьбу! – убеждал ее Тормод. – Это очень важно – правильно выбрать день. Иначе твоя жизнь может сложиться не очень-то счастливо. Я знаю, что ты любишь Снэульва, но все же у него не такой нрав, чтобы я был спокоен.
Загляда подумала, что и в этом старый Белый Медведь прав.
– Но ты ведь по-прежнему будешь со мной, – сказала она. – А с тобой я ничего не боюсь.
– Это верно! – горячо одобрил Тормод. – От моего толстого брюха тоже есть польза – ты всегда можешь спрятаться позади меня так, что тебя не найдет ни одна беда на целом свете! У меня ведь нет никого, кроме тебя, Береза Серебра. Не знаю, будет ли от меня вам прок…
Тормод вздохнул и погладил плечо. Рана зажила, но часто болела, и силы в руках старого корабельщика были совсем уже не прежние.
– Правда, у вас будут дети, а детям понадобится нянька, – рассудил он вскоре. – Ха! Этим делом старый Белый Медведь еще не занимался. Но это даже занятно. У меня еще хватит сил делать им игрушки. Ты помнишь, каких замечательных троллей и турсов я делал тебе?
– Как же не помнить? – Загляда обернулась, оторвала, наконец, взгляд от реки и взяла Тормода за руку. – Это будут твои внуки, по всему праву твои. Без тебя ведь их на свете бы не было. Пусть боги слышат – я второго сына, если Макошь даст, твоим именем назову!
Старый корабельщик был польщен, его круглое лицо осветилось. Видно, он уже представил у себя на руках мальчика-тезку А рядом стоит маленький Эйольв, его старший брат. Но лучше бы… Гораздо больше Тормоду нравилось видеть себя с маленькой девочкой на руках, второй Заглядой, которая еще семнадцать лет будет маленькой и не оставит Белого Медведя ради какого-нибудь молодого викинга.
Тормод посмотрел на Загляду с лукавым любопытством.
– А если это будет девочка? Как вы ее назовете? Ну, ты дашь ей одно русское имя в честь твоей матери. А второе, северное имя? По матери Снэульва – Раннвейг?
Загляда покачала головой и улыбнулась.
– Асгерд, – тихо сказала она.
И Тормод вздохнул, мелко закивал головой, стараясь скрыть печаль. Судьба человеческая переменчива, как ветер, как морские волны. Но не зря говорят мудрые люди: зло само покарает себя, а добро само вознаградит тебя. И у него, старого Белого Медведя, есть дочь и будут внуки.
А ветер летел над берегом, играл тысячами отблесков на чешуйчатой спине Волхова. Огромный древний змей полз, извиваясь, меж этих зеленых холмистых берегов тысячу лет назад, когда здесь не было никакого города над речкой Алоде-йоги, да и имени у речки не было. И тысячу лет спустя, должно быть, могучий змей будет ползти своим вековым путем, а от прежнего многолюдства, от прежних радостей и скорбей не останется почти ничего. Время равняет с землей города, но остаются курганы, холмы, река, трава и березы – все те же, живые, не ведающие старости и смерти. И от земли, исхоженной ногами десятков поколений, согретой многовековым пламенем очагов, политой потом и кровью, тысячу лет спустя будет подниматься теплое дыхание памяти. Прав был Отец Ратей, сказавший когда-то:
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава деяний достойных.[232].
1994-1996 гг., Москва
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
(Об исторической основе сюжета)
Сюжет данного сочинения основан на историческом факте – нападении норвежского ярла Эйрика сына Хакона, на славянский город Ладогу. В русских источниках об этом не упомянуто, но рассказ о разорении Ладоги имеется в скандинавских сагах, и археология дает подтверждение: раскопки показали, что в конце 90-х годов X века Ладога пережила большой пожар. «Круг Земной» рассказывает об этом так:
Осенью Эйрик ярл вернулся Швецию и оставался там следующую зиму. А весной ярл снарядил свое войско и затем поплыл в Восточные страны. Когда он приплыл во владения Вальдамара конунга, он стал воевать и убивать людей, и жечь жилье всюду, где он проходил, и опустошал страну. Он приплыл к Альдейгьюйборгу и осаждал его, пока не взял город. Там он перебил много народа и разрушил и сжег весь город. После этого он прошел по Гардарике, разоряя страну. В Бандадрапе говорится так:
