— Тогда то была их жестокость, Анна. Мы делаем это не ради… сведений. — Последнее слово было сказано с презрением. — Мы помогли человеку доказать свое мужество. Как это сделали те люди, которые убивали твоего отца. Я видел Жана Ромбо прежде — в Париже, в Сан-Мало — как он боялся! Гордый мужчина — боялся. Ему было больно от этого, больно вот здесь. — Тагай прикоснулся к своей груди. — Ты это знаешь, Анна. — Он столько страдал…
— Да! — Он горячо подался к ней. — Но я видел его в самом конце. Он больше не боялся. Он решил умереть. Как воин.
— Это совсем другое! — яростно отозвалась Анна. — Как ты можешь говорить, что это — одно и то же? Мой отец упал под дюжиной ударов мечом, в бою. И хотя мне был ненавистен Черный Змей — ненавистен, как никакой другой мужчина… — Она замолчала. — Иисусе помилуй, что вы сделали с его глазами!
— Иисус, — проговорил он. — Твой Бог Солнца. Твой Сын Бога. Он тоже выбрал такую смерть. Я слышал рассказы. Его бичевали, прибили к столбу, прокололи копьем. И он пел свою песню, чтобы вечно жить со своим Отцом на небесах. И чтобы все его люди могли жить. Иисус. Твой отец. Черный Змей. Именно такую смерть выбирают воины.
— И ты бы хотел, чтобы я наблюдала, как ты умираешь вот так?
— Нет. Но если это случится, знай: я умираю так, как захотел. Как воин моего народа.
И Тагай снова протянул к ней руки. Анна тут же отступила назад. Совершенно другим голосом, монотонным и невыразительным, она проговорила, не глядя на него:
— Твоя тетка умирает. Ты придешь? Он знал, что Гака больна, но и только.
— Да. Прямо сейчас.
— Давай я пойду вперед и подготовлю ее.
И девушка зашагала по берегу.
— Анна! — Он рванулся следом. — Подожди!
Она остановила его жестом поднятой руки.
— Не надо, — выговорила Анна, а потом быстро скользнула между валунами и исчезла.
Тагай повернулся обратно к реке, но теперь игра света на водной поверхности не доставляла ему никакой радости. Между ним и Анной возникла стена, и казалось, ежедневно один из них добавляет в эту стену еще по камню.
«Что бы я ни делал, мне нужно позаботиться о том, чтобы она была в безопасности. Чтобы, когда „Морское перо“ вернется, Жаке мог увезти ее обратно во Францию».
Внезапно мысль о разлуке с Анной глубоко опечалила его. А потом он снова услышал хруст шагов по гальке.
«Она вернулась! — обрадованно подумал Тагай. — Скажи ей те слова, которые тебе так необходимо сказать!»
Однако по берегу к нему ковылял Сада.
— Что случилось, Тагай? Ты не похож на человека, который пожрал сердце врага!
— Мне нужно кое-что сделать.
И молодой Медведь хотел обогнуть Саду, но приложенная к его груди ладонь заставила его остановиться.
— Тебя вызвали на совет.
Тагай удивленно посмотрел на своего двоюродного брата.
— На совет? А мне казалось, что там собираются только вожди и старейшины.
Сада хмыкнул.
— Именно так и бывает — в обычное время. Но, как ты сам видишь, сейчас время необычное. — Он указал за плечо Тагая на реку, куда вернулись каноэ врага. — Да и кроме того, Медвежонок, как боевой вождь своего рода ты просто обязан там присутствовать.
— Что ты говоришь, Сада? У тебя мозги запеклись на солнце! Я не боевой вождь.
— А кто выполняет эту роль в роду Медведя? Тагай немного подумал.
— Его ведь убили во время обороны одного из поселков, так? А его преемника должны назвать завтра, во время пира в честь полнолуния. — Тагай улыбнулся. — Его преемник — ты, Сада.
— Ты прав — и ошибся, и опять прав, и опять ошибся. Я понимаю, почему ты запутался. — Сада опустился на землю. — Мне надо сесть, потому что нога, которую я подвернул, помогая тебе выиграть тот бег, все еще болит. А! — Он принялся растирать себе щиколотку. — Вот одна из причин, по которой ты прав и ошибся. Я должен был стать боевым вождем. Но когда вождь избирается, ему положено сразу же идти воевать. Война ждет нас, — он махнул на кружащиеся по воде каноэ, — но нога не позволяет мне выступить. Нынешним утром род Медведя собрался. Это случилось, пока ты спал. Решение принято. Ты пойдешь вместо меня.
Тагай плюхнулся на землю рядом со своим братом.
— Вы с ума сошли! Вы все. Есть много воинов достойнее меня. Я даже не обучен воевать как тахонтенрат.
— Да. Но боги благосклонны к тебе. А это — важнее, чем умения. — Сада протянул руку и положил ее Тагаю на плечо. — Ты победил на суде близнецов и убил своего врага. Ты носишь оки Доннаконны. Твой отец был очень опытным боевым вождем, как и твой дядя, Тододахо. И главное, Тагай, толкователи снов нашего племени давно говорили об Охотнике Рассвета, который вернется, когда у нас будет большая нужда в нем. Ты и есть этот Охотник.
Сада принес с собой большой мешок из оленьей кожи и теперь запустил в него руку.
— Это — вампумный пояс боевого вождя нашего рода. С этими словами он протянул Тагаю переплетенные шнуры с бусинами.
— Сада, это безумие!
Не отвечая, Сада повесил бусы ему на шею.
— Теперь на совете тебя будут называть именем, которое передавалось от вождя к вождю с той поры, когда в эти леса впервые пришли Олени. Это имя — Тонесса. Оно означает «Охраняющий». А это, — добавил он, извлекая из мешка длинный кусок резной палки, — наша трубка.
Он вручил ее Тагаю, не слушая его протестов.
— Вот «Стрела, летящая верно». Она — первая, которую пускают в ряды противника.
— Сада! — снова попытался заговорить Тагай.
Его двоюродный брат уже поднимался на ноги.
— Позже произойдет церемония, но сейчас на нее нет времени. Ты должен идти на совет. Они размышляют уже долго, а ответа все еще не нашли.
Тагай посмотрел на трубку, которую держал в одной руке, на стрелу, зажатую в другой, на бусины, висящие у него на шее.
— И что я там скажу?
— Может быть, ничего. Может, просто будешь сидеть молча. Но кто знает? Вдруг боги, которые любят тебя, заговорят с тобой вот здесь! — Сада легко постучал его по груди. — Прислушивайся к их словам.
И хромающий воин повел своего боевого вождя от берега, а потом — через поселок, в дом Тододахо, где собрался совет.
* * *
— Твой племянник просил передать, — сказала Анна, — что его вызвали на совет. Но он скоро придет.
Она снова всмотрелась в лицо больной, слабо надеясь на то, что эти слова вызовут хоть какую-то реакцию. Однако правый глаз, смотревший из полуопущенного века, по-прежнему оставался неподвижным, а левый закатился так, словно старуха пыталась что-то разглядеть на кончике своего носа.
Анна прикоснулась к левой руке, скрюченной, точно клешня, на шкурке бобра. Эта рука была холодной несмотря на то, что в помещении было очень тепло: в нескольких шагах от больной горел жаркий огонь.
