— Мм, скажите-ка, Фортингем! — переведя дух, я поймал его если не на слове, то на неожиданном дружелюбии. — Есть какие-нибудь известия из Лувра, и о том, что происходит сейчас в городе?
— Есть разумеется! — Фортингем воодушевленно воздел мохнатые брови. — Мы давим этих гадов! Знать бы еще, откуда они взялись. Это определенно заговор! — Экая проницательность. — Говорят, они пытались проникнуть в Лувр и похитить или убить короля и его братьев! Какая возмутительная наглость!..
— Чудовищная! — посочувствовал я. — Но никто не пострадал?
— Нет, хвала Господу! Хотя они и проникали тайными ходами! Король, слышно, немного занемог от таких волнений. Но теперь-то внезапность потеряна, и кто бы за этим ни стоял, ему трудно будет скрыться!
То есть, все еще ничего определенного, кроме одного — король занемог. Значило ли это, что он все-таки отведал адской смирны? На самом деле, не исключено, что он даже мертв. Пока ясно только, что он сам и был одним из заговорщиков. Но на каких условиях? Может, узнав об «истинных целях» своих соратников он и впрямь занемог от волнения — не исключено. Или огорчился, что его цель не достигнута, если исходил из иллюзии, что все это затеяно исключительно для укрепления его собственной власти в ущерб другим главам всех существующих партий.
— Благодарю вас, Фортингем!
Фортингем еще раз громко крякнул, посоветовал «так держать» и, бодро погромыхивая, затопал прочь. Я задумчиво посмотрел ему вслед.
— Вот стоит только всерьез кого-нибудь убить, и в тебе начинают видеть великого гуманиста и опору законопослушного общества.
Диана тихонько невесело рассмеялась, вернувшись из-за кроватного столбика.
— А на самом деле ведь и правда — одного поля ягоды. Бравому шотландцу и не снилось, насколько.
— Да уж.
— Правда, в последнем качестве он знал его не больше двух недель. И вряд ли знал хорошо. А в том смысле, в котором говорил — все верно. Все же относительно. Зато теперь и я думаю о нем лучше.
— О Дизаке?
— О Фортингеме! Не такой уж он и зануда, как ты рассказывал.
— Все относительно, — проговорил я рассеянно.
— О чем ты думаешь? — спросила Диана.
— Об этом препарате, который использует Линн. Судя по действию и еще смутным воспоминаниям Рауля, это же пресловутая «адская смирна». Смертельно опасная. Достаточно применить однажды, и то, что внушено человеку в первые минуты действия, уже не вытравить из него каленым железом. Никогда. В нашем тридцать шестом все мы были генетически защищены от нее, но здесь… Как он мог?
Диана покачала головой и присела на стульчик у туалетного столика.
— Не знаю… При его стремлении к идеальности… Просто невероятно.
— Прямо история Люцифера — светоносный идеальный ангел, который став одержимым собственной идеальностью, стал способен только на зло.
— И как только мы такое проморгали?..
Я поглядел на Диану молча. Отвечать что-то не захотелось. И не потому, что я мог бы сказать: «я знал». Моя неприязнь к нему была субъективной. И ни о какой настоящей опасности я не подозревал. Значит, говорить тут было не о чем.
— И ведь если в тридцать шестом веке у нас была генетическая защита, то — если он и правда собственная генетическая копия, эта защита есть и у него. А у нас нет, — продолжила Диана.
— Совершенно верно. Сколько замечательных перспектив сразу!.. — И окончательное подтверждение, что именно копия, а не двойник, последнее было бы слишком опасно, если что-то вдруг выйдет из-под контроля.
— Просто идеально, — буркнула Диана. — Что ж, пойду поделюсь стратегическими соображениями с Изабеллой.
Далеко она не ушла. В дверь снова постучали. Едва распахнув ее, Диана радостно вскрикнула, но вместо того, чтобы кинуться Раулю на шею, как ей, судя по ее движению, захотелось в первое мгновенье, она попятилась.
— Все в порядке, я еще не нахожу, что этот мир прекрасен, — меланхолично заявил Рауль, предваряя ее вопросы. — И я зверски устал, а хранители плохо понимают, что это такое.
Диана вздохнула с облегчением, впуская его в комнату.
— Рауль! — по его виду можно было заключить, что наши неприятности только начинаются, но я был рад видеть его, по крайней мере, живым и невредимым. Выглядел он так же как всегда — после ночи, проведенной то ли в разведке, то ли под чьими-то окнами и в темных переулках, в которых остались чьи-то недвижные тела, нарвавшиеся ненароком на свою Немезиду. — Как там все?
Он глянул на меня похоронным взглядом.
— Смотри-ка, а мне наврали, что ты при смерти.
— Иди ты к черту! Что происходит? Вы его не нашли. Но хоть живы все? — Мог бы и не выходить из себя — если Рауль еще способен острить, значит, живы. Хоть он у нас и мастер ложных впечатлений, есть и для него какие-то границы.
Рауль пожал плечами.
— Более-менее. Мы с Готье ненадолго вернулись, вас проведать.
— Спасибо, — сказала Диана с каким-то зловещим сомнением. — Если ты немедленно не скажешь, что с остальными, мы с Изабеллой сами отправимся их проведать!
— Все в порядке! — тоном самой невинности заверил Рауль, поискал глазами стул, нашел его, выволок в середину комнаты и сел на него верхом, с глубоким вздохом. Потом некоторое время переводил взгляд с одного из нас на другого. — Да, я все помню, — сказал он. — Потрясения сильно подстегивают память, не правда ли? Иногда. Бывает, что забываешь, чего не следует, но бывает, что вспоминаешь…
Диана согласно терпеливо вздохнула. Рауль улыбнулся ей и на мгновение прикрыл глаза, опершись всем весом на спинку стула. Потом тряхнул головой, будто проснувшись, и снова поглядел на нас. Взгляд его стал ясным, ничуть не сонным.
— Паршивые дела, на самом деле, — признался он. — Вы же поняли, что за штуку он использует?
— Да, — кивнул я.
Рауль, а вернее Фризиан, был у нас по ней самым большим специалистом. Теперь я знал, почему ему стало скверно в молельном доме хранителей, куда мы сунулись на разведку. Ему хорошо были знакомы и разлитый по всему дому запах и действие вещества, которое так пахло, хоть он еще этого не осознавал.
Когда-то он изучал период, в котором это вещество использовали направо и налево — в недоброй памяти двадцать седьмом веке. Сперва — для облегчения страданий безнадежно больных, ведь препарат вызывал невероятное чувство силы и легкости и избавлял от чувствительности к боли, без видимого затуманивания разума, если использовать его без внушения, хотя, может, уже тогда это было только прикрытием и разработчики преследовали свои цели. А потом средство очень быстро покинуло пределы клиник, его использовали в своих целях кто попало, превращая в безнадежно больных всех, до кого могли дотянуться. В интересах сугубо личных, в интересах большой политики, в интересах корпораций или в интересах ограбления ближайшего банка. Закончилось все истреблением чуть не половины человечества — другой половиной. В целях самозащиты. Лишь позже генетики нашли способ сделать людей невосприимчивыми к этому веществу. Последующим поколениям ничего не грозило — благодаря тотальным генетическим модификациям, в числе многих модификаций по другим случаям, давно превратившим нас в несколько иной биологический вид, нежели тот, что прежде. Что ж, эволюция и так никогда не стояла на месте, просто изменения стали происходить быстрее и искусственней.
