Дмитрий горестно вздохнул. После стольких дней ожидания так сразу и расстаться с Закутайло? Понятно, что этого не избежать, но всё-таки очень жаль. Ордынцев спросил помощника:
– А вы-то что намерены делать?
– Мне Афоня привёз от капитана приказ: я еду обратно. Теперь Паньков станет вам помогать. Он парень ловкий, не пожалеете. Адрес вашего столичного дома я ему передал, он вас сам найдёт, как только доберётся до Петербурга.
– Павел, вы уж проследите лично, вдруг Булгари всё-таки появится в Одессе, – попросил Дмитрий.
– Не волнуйтесь, я уж его не пропущу!
Ордынцев написал адмиралу короткий отчёт и простился со своим помощником.
Пришло время самому собираться в дорогу. Дмитрий взялся паковать вещи, но его сборы прервала горничная. Она принесла маленькую записочку от княгини Волконской. Только тут Дмитрий вспомнил, что пообещал посетить вечерний раут у Зинаиды Александровны. Господи, как же некстати! Но Ольга уже передала хозяйке, что Дмитрий будет, и не приехать теперь – значило оскорбить княгиню Волконскую. Пришлось доставать из баула уже уложенный фрак.
До дворца Белосельских-Белозерских на Тверской было рукой подать, и Ордынцев надеялся доехать быстро, но экипаж еле тащился. Складывалось такое впечатление, что население Первопрестольной по меньшей мере удвоилось: множество экипажей запрудило мостовую, а вдоль домов сновали толпы прохожих.
«Как хорошо, что не придётся ждать коронации! – порадовался Дмитрий. – Как можно пережить это столпотворение, которое к тому же будет продолжаться почти месяц, и остаться в здравом уме?»
Коляска наконец-то остановилась. Слава тебе господи, добрались! Ордынцев уже собрался подняться на крыльцо, когда увидел, что из дверей соседнего дома на улицу вышли две высокие черноволосые барышни, а с ними пухленькая старушка.
«Да ведь это же пострадавшие дамы, – понял Дмитрий. – Если бабушка ходит, значит, ничего страшного с её ногой не случилось. Вот и славно: не придётся мучиться совестью, – обрадовался он… – Подойти что ли? Предложить старушке помощь?» Из чувства приличия так и надо было сделать, вот только встречаться с внучкой графини Румянцевой Дмитрию совсем не хотелось.
Дамы приближались, и войти в дом, не поздоровавшись, он уже не успевал. Ордынцев дождался, пока дамы поравняются с его коляской, и, поклонившись старой графине, предложил:
– Ваше сиятельство, позвольте мне проводить вас. Я так понимаю, что вы тоже идёте на приём к княгине Зинаиде. Он специально обратился именно к Румянцевой, поскольку не сомневался, что её вредина-внучка от помощи непременно откажется. Вторая барышня в этой компании оказалась совсем молоденькой и, опустив ресницы, скромно молчала, зато её старшая сестра от злости прикусила губу.
«Вот так-то, красотка, знай своё место», – мысленно потешался Ордынцев, лучезарно улыбаясь. Он ждал решения старой графини.
– Благодарю, ваша светлость, – откликнулась на его предложение Румянцева, – буду рада вашей помощи.
Она отпустила локоть старшей из барышень, оперлась на руку Дмитрия и спросила:
– Вы знакомы с моими внучками?
– Ещё не имел чести, – сообщил Ордынцев, – но очень хотел бы это исправить. Представьте меня барышням, пожалуйста.
– Девочки, познакомьтесь с князем Дмитрием Николаевичем Ордынцевым, внуком моей старой подруги. А моих красавиц зовут Надежда Александровна, – почтенная дама кивнула в сторону старшей внучки, – и Любовь Александровна Чернышёвы, – повернулась она к младшей.
– Очень приятно, сударыни!
– Нам тоже, – любезно отозвалась младшая из сестёр.
– Вы хотели извиниться за ушиб, полученный бабушкой по вашей вине? – ехидно поинтересовалась старшая.
– Надин! За что ты винишь князя? – вмешалась старушка. – Это был несчастный случай.
– Не нужно сломя голову носиться по городским улицам, – сбавив тон, всё-таки завершила свою мысль Надин и сердито зыркнула на Ордынцева яркими синими глазищами.
Когда она злилась, то становилась ещё красивее. Такую внешность можно было бы назвать безупречной: изящные черты лица, гордо посаженная на лебединой шее скульптурная голова, грациозная фигура, даже летящая походка – всё было при ней. Просто эталон благородства! Но Дмитрий знал то, что оставалось тайной для других. Перед ним стояла Ева, уже вкусившая запретный плод, и настроена она была очень воинственно. Следовало держать ухо востро, Ордынцеву совсем не хотелось обижать ни юную Любочку, ни старую графиню. Дмитрий отвернулся от сверкающих злобой глаз своей недоброжелательницы и, сосредоточив всё своё внимание на её бабушке, повёл старушку на раут к княгине Волконской.
Пока они добирались до гостиной, Дмитрию показалось, что Надин сменила гнев на милость. В её голосе не осталось раздражения, она весело обсуждала с Любочкой предстоящий концерт и, не стесняясь присутствия Ордынцева, с завидной самоиронией признавалась в том, что несильно разбирается в искусстве.
– Ты должна рассказать мне сюжет «Итальянки в Алжире» до того, как Зизи и её артисты начнут петь, иначе я вообще не пойму, о чём идёт речь, – уговаривала Надин сестру. – Я подозреваю, что любезность княгини не будет простираться настолько далеко, чтобы специально для меня перевести текст на русский.
Сестра выполнила её просьбу и начала пересказывать либретто оперы. Любочка знала его во всех деталях. К тому времени, когда Дмитрий подвел своих спутниц к хозяйке дома, младшая сестра как раз закончила свой рассказ.
Княгиня Зинаида очень обрадовалась Марии Григорьевне – обняла старушку и посадила в кресло рядом с собой. Барышень она отправила на диванчик, стоящий с другой стороны стола, а потом обратилась к Ордынцеву:
– Я рада, князь, что вы приняли мое приглашение. Надеюсь, что после концерта мы с вами сможем поговорить. Возьмите пока письмо вашей матушки. – Волконская достала из крохотной бальной сумочки сложенный в несколько раз листок и протянула его Дмитрию.
Ордынцев поблагодарил и отошёл к окну. Дневного света ещё хватало, и он захотел сразу же прочесть письмо. Дмитрий развернул лист и узнал плотный, чёткий почерк матери. Та обращалась к Волконской, как к подруге, и подробно описывала свою жизнь в Риме. Мать, по-видимому, отвечала на какие-то вопросы княгини Зизи о своём мировоззрении, и Дмитрий поразился философской глубине её мыслей. В конце послания, уже попрощавшись, Татьяна Максимовна сделала приписку, что из-за нового закона о католическом вероисповедании беспокоится о судьбе подаренного Дмитрию имущества и советовала княгине Волконской переписать всё на сына задолго до «решительного шага».
«Так вот о чём собиралась поговорить Волконская: хотела предупредить о возможной конфискации, – догадался Дмитрий. – Но теперь-то уже всё равно ничего не изменишь. Поздно!»
Настроение испортилось окончательно: отдавать в казну то, что он любил с детства, а потом по дарственной передала ему мать, Дмитрий не хотел. Это было просто оскорбительно! Кому какое дело до того, во что верит княгиня Ордынцева? Она многое сделала для страны, даже отдала короне своё любимое детище – оружейные заводы. Неужели этого мало?.. Гнев разгорался, как костёр на ветру. Наверное, пора уходить. Не дай бог, не совладаешь с собой, сорвешься. Дмитрий спрятался за колонну, пытаясь взять себя в руки.
Наконец он справился с обидой – по крайней мере, притушил её. Не стоило пороть горячку: нового закона ещё никто не видел, а раз так, то и обсуждать было нечего.
Дмитрий свернул письмо и положил его в карман. Оглядевшись по сторонам, он понял, что старшая из сестёр Чернышёвых уже успела покинуть своё место на диване и теперь стояла в сторонке, беседуя с Шереметевым. Даже издали было видно, как сияют глаза графа, да и Надин казалась воодушевлённой. Отметив, что бедняга Шереметев явно влип, как кур в ощип, Дмитрий решил подойти к хозяйке, дать ей знать, что всё понял, и откланяться. Он ещё не успел добраться до Зинаиды Александровны, когда в комнате появилась новая пара. Рослый смуглый генерал, в котором Дмитрий узнал мужа своей любовницы, Льва Нарышкина, вёл под руку очень худую, но всё ещё красивую немолодую даму. Роскоши её наряда могла бы позавидовать императрица, а пышный берет с кудрявым страусовым пером венчал её голову, как самая настоящая корона.
«Ух, ты! Прямо-таки явление царицы! Правда, ненастоящей», – мысленно оценил Ордынцев, узнавший в стареющей даме когда-то всесильную фаворитку покойного императора Александра.
Марию Антоновну Нарышкину Дмитрий помнил с отрочества: тогда прекрасная дама, объезжавшая Крым со своей маленькой дочкой Софьей, поразила воображение подростка, а пятнадцать лет спустя, поселившись в своём новом одесском доме, Ордынцев узнал, что мать с девочкой провели здесь целую зиму.
Лев Нарышкин – племянник Марии Антоновны по мужу, поэтому он и сопровождает тётку. «Однако интересно, с кем же тогда появится на приёме его собственная жена? Ольга пообещала, что непременно здесь будет», – размышлял Ордынцев.
