Ноэль от души смеялся, наблюдая эту сцену. Потом спросил:
– Почему у тебя нет оруженосца? Щит довольно тяжел.
– Был у меня один, – ответила Агнес, поморщившись, – но теперь нет. Представь, однажды, напившись, он полез ко мне целоваться, и я нечаянно убила его, ударив кулаком в лоб.
– Боже правый! – осенил себя крестом саксонец. – Смею надеяться, мне не придет охота срывать поцелуй с ваших прелестных уст, госпожа. На всякий случай, следите за мной, сеньор, чтобы я как-нибудь не выпил лишнего.
– В обмен на это ты повезешь копье моей сестры, – сказал Ноэль. – Устраивает тебя такая сделка?
– Слава богу, сеньор, что ваше копье сломалось, ведь тогда мне пришлось бы везти два вместо одного.
– Это не устраняет твоих обязанностей так и поступать в дальнейшем, ибо отныне ты будешь служить нам обоим.
Арни вытаращил глаза:
– Ничего себе! Где это видано, чтобы один оруженосец служил двум господам и таскал на себе их железки? А ведь каждую из них впору поднять лишь такому богатырю, как вы или ваша сестра.
– Могу тебя утешить: бόльшая часть снаряжения останется с нами обоими. Но вот тебе и еще одна приятная новость: отныне, поскольку обязанности твои удваиваются, есть и пить ты будешь за двоих.
– Черт возьми, неплохое начало, – потер руками саксонец. – Надо думать, таким же окажется и конец?
– Если ты понравишься сеньоре, она будет давать тебе столько денег, сколько понадобится на твои маленькие невинные развлечения.
– Тогда меня это устраивает, господин граф, и я буду стараться. Ведь, если провинюсь, то и удары палками посыплются на меня не с одной, а уже с двух сторон.
– Не сердись, дружок, – ласково поглядела на него Агнес и легонько хлопнула по плечу. – Кто же виноват, что мой оруженосец оказался таким наглецом. Уверена, мы с тобой подружимся, тем более, что ты мне понравился: расторопный малый и за словом в карман не лезешь.
– О, сеньора, коли так, я ваш раб, – склонился в поклоне саксонец. Потом, выпрямившись, подошел к Агнес и почтительно поцеловал ей руку, сказав: – Надеюсь, мой лоб не пострадает от такой невинной шалости?
Брат и сестра рассмеялись.
– Тебе разве не известно, плут, что сие дозволено лишь лицам дворянского происхождения? – с укором поглядела Агнес на Арни.
– Я никогда бы не осмелился, если бы не был сыном барона, правда, очень бедного, – с достоинством ответил тот.
– Что ж, – кивнула ему правнучка герцога Ричарда, – тогда я от души прощаю тебя, тем более что ты первый, кто осмелился поцеловать мне руку. А сейчас на коней!
– В путь! – воскликнул Ноэль, и все трое, пустив лошадей мелкой рысью, направились в Мец.
Глава 4. Религиозные умонастроения правнуков Ричарда Бесстрашного
Мец, один из старейших городов Европы, был известен еще со времен римского владычества и стоял на холмах правого берега реки Мозель. Его называли городом церквей – еще до Хлодвига их было здесь уже сорок штук – и перекрестком дорог от северного моря до южного.
Наши путешественники въехали в город через восточные ворота Алеманд и направились к дворцу Аделаиды Лотарингской, которую люди больше знали под именем Адельгейды фон Мец из рода Манфрединов. Когда-то эта дама приходилась невесткой самому папе Григорию V, за брата которого вышла замуж. Она же была матерью почившего Конрада II и бабкой по отцу нынешнего короля Генриха Черного.
Ноэль втайне надеялся, что Мец по этому случаю оденется в траур и сам король пробудет в нем до конца срока. Это сулило встречу с монархом, на которую молодой граф стал надеяться, когда выслушал рассказ Агнес о том, кем была умершая герцогиня. Однако ничего подобного брат с сестрой не увидели. Город жил своей обычной размеренной жизнью, словно ничего не случилось.
На реке стояли торговые корабли; грузчики, сгибаясь под тяжестью мешков, шагали по трапам на их палубы. По кривым, узким улицам медленно тащились повозки – пустые и груженые всевозможным товаром. Навстречу и в попутном направлении торопились куда-то горожане и крестьяне – кто с мешком или коробом, кто с корзиной за спиной. На рынке, мимо которого проезжали путешественники, мычали быки и коровы, блеяли овцы, визжали свиньи. Здесь же бойко шла торговля зеленью, хлебами разных сортов и помолов, фруктами, птицей, рыбой и всем остальным, что можно встретить на каждом таком рынке. А чуть в стороне расположился балаган бродячих актеров. Они соорудили импровизированные подмостки и перед внушительной толпой горожан играли комедийную сцену из какой-то пьесы.
Миновав рынок, брат с сестрой двинулись по одной из улиц, разглядывая добротные, в общем, не такие уж уродливые, как в других городах, дома. Чуть ли не перед каждым выступал вперед прилавок под навесом с выставленными на нем товарами на продажу: галантереей, изделиями из глины и дерева, ювелирными украшениями и тем, что предлагали аптекари, перчаточники, парфюмеры. И отовсюду люди шумели, галдели, перекликаясь с кем-то или кого-то зовя. Под ногами у них по немощеным улицам стайками проносились ребятишки, да бродили собаки, отыскивая себе пропитание.
На перекрестке этой улицы с другой, чуть шире этой, вдруг вырос дворец, фасадом выходящий к церкви.
– Это жилище покойной графини Аделаиды, – остановилась у ворот Агнес. – Я часто навещала ее. Она была так добра ко мне. Отсюда и ушла в свой последний путь.
– Желаешь зайти? – спросил Ноэль. – Но зачем? Впрочем, вероятно, она завещала тебе что-нибудь.
– Мне ничего не надо, и я не за этим ехала сюда. Меня знают в этом доме. Что они скажут, подумав, что я не явилась отдать покойной последний долг? Мы узнаем, куда ее отнесли. Несомненно, у семейства есть усыпальница, но кладбищ три. Откуда мне знать, где она?
– Хочешь, пойдем вместе.
– Я иду туда не на пару слов, тебе придется долго ждать. Но изволь. Оруженосец пойдет с нами.
Привратник узнал Агнес и тотчас открыл ворота, потом, заперев, пошел доложить о гостье. Вскоре вышел дворецкий, с ним слуги. Агнес поручила им оруженосца, сказав ему:
– Арни, поставь лошадей, разнуздай и ступай на кухню. Покормите его, – обратились она к слугам. Потом снова саксонцу: – Поешь и жди нас во дворе, мы скоро.
И они скрылись за дверьми.
Некоторое время спустя брат с сестрой вышли из дворца и хотели идти на кладбище пешком, так как оно находилось не очень далеко, но дворецкий дал полезный совет:
– Поезжайте верхом, если не хотите перепачкаться в нечистотах. Их выбрасывают прямо из окон, улицы похожи на помойки, кишат мухами и осами. Не помешает легкое вооружение, мало ли что: кони у вас на зависть любому грабителю. Увы, их хватает в окрестностях. Оруженосца оставьте здесь, что ему там делать?
Совет был разумным, не последовать ему граничило с безрассудством, и вскоре Ноэль и Агнес выехали из города через северные ворота, направляясь к кладбищу Святых Апостолов. Там, в фамильном склепе покоилась графиня Аделаида Лотарингская. Оттуда брат с сестрой отправились в базилику Сен-Пьер-о-Ноннен, где заказали сорокадневный молебен за упокой души усопшей. После этого они вернулись во дворец, до которого было рукой подать, и остались там на ночь. Утром, простившись с домочадцами, все трое возобновили свое путешествие. Покинув город через южные ворота, они правым берегом Мозели направились в Туль.
– Кажется, ты не особо склонна к молитвам, – дорόгой сказал Ноэль. – Да и крестное знамение твое, – он усмехнулся, – явно не от души. А если еще припомнить, как торопливо ты вышла из базилики…
– Осуждаешь? – искоса взглянула на брата Агнес. Потом прибавила, устремив задумчивый взгляд вдаль: – Наш дед был не только храбрым и веселым человеком, но еще и безбожником. Мечтаю во всем, и в этом также, походить на него.
– Агнес, ты с ума сошла! Дочь аббатисы! Что скажет мать, узнав, что религия для тебя – всего лишь пустой звук?
– Моя мать тоже во многое не верит. Если не во всё. – Она повернулась, устремив вопрошающий взгляд на брата. – А ты, Ноэль? Не рассказывал тебе отец, как наш дед расправлялся с попами, епископами и даже с самим папой? Как критиковал Ветхий Завет, считая все, что в нем написано, выдумкой невежественных евреев? Послушай-ка, я расскажу тебе кое-что. Однажды в наш монастырь пришла девица лет пятнадцати от роду. Она была христианка и отличалась редким благочестием. Перед тем, как стать послушницей, ее напутствовал монастырский духовник. Она сказала ему, что готова вручить свое тело и душу Иисусу Христу, в ком видит начало и конец всякой любви. Не передумает ли она, не откажется ли от добровольного затворничества во славу Господа нашего, побуждаемая мыслями о мирском? Так спросил ее духовник. Она ответила, что нет силы, способной заставить ее отказаться от принятого решения вверить себя Иисусу Христу, посвятив Ему свою девственность. Позже, стоя близ алтаря, мать смотрела, как эта одержимая молилась с таким усердием и жаром, словно ее вдохновлял сам Дух Божий. Но взгляд аббатисы не выражал одобрения, когда она рассказывала мне об этом. В нем сквозила насмешка. Увидев это, я захотела узнать причину, если только глаза не обманули меня. Оказалось, нет. Вот как ответила мне мать под завывание ветра и пугающий стук веток вяза в затворенное окно:
