что-то. Дыхания у неё не было, очи её были закрыты, но я готов поклясться, она смотрела мне в глаза сквозь закрытые веки. Я уверен, в ту ночь меня звал на эту прогалину труп.
— Ужас и отчаяние творят страшную шутку с нашим восприятием. Привидеться могло всё, что угодно. А к дубу тебя могли привести возгласы Василисы. Но это не умаляет твоих заслуг. Ты действовал правильно и самоотверженно. Кстати, сельские говорили о какой-то «Зверятнице». И что, мол, девушки сами виноваты в нападении. Объяснишь?
— Зверятница это местный традиционный праздник. Очень древний. Это день последней охоты. День, после которого дичи в лесу становится на порядок меньше… впадает в спячку или уходит вниз по реке. В его канун строго воспрещается входить в лес с любым намерением. Считается, что в это время Хозяин леса с приспешниками заготавливает на Зверятницу богатую добычу, и преждевременная охота является неуважением к нему. Поэтому у многих из сельчан нет особого сострадания к сёстрам, они нарушили уклад. Мы, как и отцы, как и отцы отцов, празднуем Зверятницу последним до весны выходом в лес за пропитанием. А после устраиваем богатый пир, сжигаем часть добытого в плату Хозяину леса за труды. Но прошлый праздный день мы пропустили из-за войны, в этот случилась новая напасть. Нам придется сильно постараться, чтобы загладить вину перед Хозяином леса.
— А этот Хозяин, он кто или что?
— Никто не знает. Его ещё кличут Лесным богом… Бабки говорят, что пред нами он предстаёт как гигантский Олень с причудливо сросшимися рогами. Он выше самых высоких елей… от поступи его земля содрогается и снег сходит с гор. Все звери — его верные соратники, а вороны самые преданные. Они ему обо всём докладывают. К местным людям при должном уважении он благосклонен, но коли огорчить его… в селение приходит мор и голод. Младенцы кривые, косые, мёртвые рождаются. Дети и девки блудятся в лесу. Мужики на охоте вместо зверей чудищ встречают… сами в животных превращаются. Нередко деревня на деревню войной идёт. И так до последнего жильца, покуда род людской на территории истреблён не будет. Вот и у нас началось…
— Ты что же, считаешь, что это ваш Хозяин сестёр убил? Не мели чушь!
— Тише… вы что же, птиц не видите? Вам надобно осторожными быть. Вы чужак… новая кровь. Он вас за версту чуять может.
— Ясно, — Волков протёр рукавом вспотевший лоб, — вертаемся. Уверен, слова дочки Федота Ивановича прольют свет на это дело.
Назад шли в тишине, каждый погружённый в собственные думы. День только начинался, а голова у Валерия уже была тяжела. Как в этих прекрасных, работящих людях уживается эта чудовищная каша из православных догматов и языческих верований? Для них не то, что не является противоречивым мир, сотворённый кем-то, а даже мир, в котором уживаются пути Господни и происки лесных духов… ангелы и бесы, святые и домовые, чудо и ворожба. Эта ужасная смесь огрубляет их, делает пугливыми и даже жестокими, а главное — глухими к истине. Каким же нелёгким будет их путь к свету. И всё же произошедшее на прогалине навевает смешанные чувства. Касаемо Хозяина леса и его животноподобных слуг… бред, конечно. Но следы, все эти царапины, а главное — состояние тел. Если то, что говорил старый сторож, правда хоть на толику… откуда такая жестокость? Помнится, он, уже задавал этот вопрос. Есть ли связь с нападением на состав? А если есть, то какая? Кроме места… пожалуй, ничего. Девушки были бедными сиротами, брать с них было нечего. Может, они что-то видели или были с грабителями заодно, и их убрали как ненужный хвост? Но зачем так показательно? Зачем такой театр? Дело не клеилось, такого Волков никогда не видел. Дорос ли он до такого? Невольно вспомнилось лицо доктора и его слова. Волков зажмурился и помотал головой, чтобы сбросить наваждение. Впереди было много непростых разговоров.
— Я вас снова приветствую, Федот Иванович.
— Мне не особо приятна эта встреча. Сколько ещё ваши люди будут переворачивать мой дом вверх дном? У меня никогда не было оружия!
— Позвольте им завершить обыск. Чем меньше вы ему противостоите, тем быстрее они уйдут.
— Пусть они проводят свой обыск более бережно. Здесь много вещей, ценных для меня. К тому же, я не хочу, чтобы что-либо пропало. Чего вам нужно от меня?
— Не от вас, а от вашей дочери. Мне нужны её показания по поводу случившегося в лесу.
— Я против. Василиса и без того пережила достаточно потрясений.
— Это ненадолго.
— Мне всё равно! Она больна, понимаете? Больна! Она перестала есть, перестала спать, местные её ненавидят и презирают! И вы хотите, чтобы я позволил вам ещё больше вредить ей?
— Я понимаю вашу позицию, но погибли две неповинные девушки. Их честь и достоинство некому защищать!
— А мне плевать! Это моя дочь! У вас нет полномочий допрашивать людей без повестки! Я и так терплю этот несанкционированный осмотр, этих… немытых, вшивых вояк в замызганных сапогах, топчущихся на моих коврах и пачкающих своими пальцами мою мебель! Идите вон, Волков! Мне плевать на последствия, я не стану терпеть это унижение!
— Папа! — Из сеней вышла девушка, — Прошу, держи себя в руках. Если этот господин хочет поговорить со мной, то путь говорит. Я вижу его душу, в ней нет намерений навредить мне.
— Василиса, вертайся в комнату! Немедленно ложись обратно в постель! Этот человек уже уходит!
— Твоя забота отрадна, отец. Но если господин комиссар будет слишком мне докучать, я сама выпровожу его, — девушка улыбнулась и указала тонким пальцем на дверь, — а теперь оставь нас. Допрос ведь предполагает приватность.
— Как пожелаешь, — раздосадованный Федот слегка толкнул Валерия плечом и звучно хлопнул за собой дверью.
Валерий наконец смог во всех деталях рассмотреть Василису. По рассказам Николая и прочих, он представлял себе неухоженную, баламутную, краснощёкую деревенскую балаболку. Юную ведьму. Однако Валерий в своих предположениях во многом обманулся. Девушка была красива, необычайно красива. Рыжие волосы скрывались под цветастым платком, но было видно, что они были ухожены, опрятно причёсаны. Кожа её была бледна, почти белоснежна. На обескровленном лице алой раной зиял рот с чуть опущенной нижней губой. Всё её тело будто выстругали из слоновьей кости руки лучшего мастера. Оно было облачено в белое платье, которое явно шили на заказ. Отец дочь баловал. Над кружевным вырезом платья медленно вздымались кверху тонкие ключицы. Они переходили в узкие плечи, отчего-то постоянно дрожащие, их
