– Анна, такие вэшши не есть шутка, – сказал обескураженный фон Бюрен. – Зачем вице-канцлеру лгать? Если вы хотите, я зейчас же привезу фон Бракеля, чтобы он видерхолен… – запнулся фон Бюрен, от волнения забывая русский язык, но тотчас же нашелся, – пофторял… пофторил взё услышанное.
– Господь с тобой, Эрнестушка, – примирительно сказала Анна. – Верю я тебе, что ты, дурачок мой родной! Только ты меня тоже пойми. Я же хоть и не умная, но не совсем дура. Рано еще прожекты-то строить. Вот ежели приедет кто из сильных людей да скажет – мол, приходи, Анна Ивановна, да царствуй, – тогда и будем думать, а щас-то чего голову ломать? Не волнуйся ты так. Сходи лучше, винца выпей.
Герцогиня Курляндская встала, потрепала по щеке своего фаворита и вышла. Фон Бюрен вскочил было, чтобы следовать за ней, но передумал. Пусть побудет одна.
Любимой залой для Анны была маленькая «дамская» комната, где в течение нескольких столетий супругам герцогов Курляндских было положено заниматься рукоделием. Нынешняя герцогиня рукоделие невзлюбила с детства, когда старица Алена – большая рукоделица, проживавшая при маменьке в Измайловском, – учила царских девок золотому шитью. Если у Палашки получалось неплохо, а Катька вышила такие ризы, что игумен Андриан ахнул от радости, то у Аньки был сплошной разор – перевод дорогих ниток и испорченный шелк.
Анна Ивановна любила «дамскую» комнату, потому что тут было тепло. Еще стараниями Бестужева-Рюмина была сложена голландская печка вместо опостылевшего камина. Тут же стояло глубокое мягкое кресло, где можно дремать.
Герцогиня Курляндская любила думать. Она всегда сама решала – что будет приготовлено на праздничный обед, какие ткани купить на платье и сколько это будет стоить. Часто приходилось размышлять о том – кому из родственников или сильных людей послать письмо, чтобы замолвили перед царем (царицей) словечко за бедную сиротку, сидевшую без денег.
Теперь же предстояла нелегкая задача – обдумать то, что она услышала. Срываться с места и ехать в Москву, поверив невнятному слуху, она, конечно же, не собиралась. Анна, за двадцать лет пребывания в Митаве, бывала в России нечасто, а новости черпала из слухов и сплетен. Но все-таки, собирая слухи, как курочка, – по крохам и по зернышку, – понимала, что разговор о ее приглашении на престол – не досужий вымысел. Конечно, верить Андрею Ивановичу Остерману нельзя. Будет тебе улыбаться в лицо, а за спиной предаст. А кто не врет да не обманывает? Дело-то такое, житейское. Она и сама, грешным делом, могла предать, не испытывая угрызений совести[14].
Остерман, конечно же, много хорошего сделал. На письма откликался, помогал с деньгами (не свои, конечно же, давал, а казенные помогал получать). Токмо был же у него для этого какой-то интерес? Остерман, жук хитрый, запросто так ничего не сделает. А если он сговорился с Лизкой? Решили пропихнуть Лизку в императрицы, а на всякий случай избавиться от соперников. А кто там соперники-то у Лизки-Елизаветы? Сестрица Аннушка померла недавно, а сынок ейный – малой еще. Стало быть, соперницами Елизаветы они станут, дщери Ивана. Обе сестрицы – старшая, Катенька, и младшая, Прасковья, в Москве живут. Ежели что – схватить да в монастырь заточить сложностей нету. А вот ее из Курляндии вытащить гораздо труднее. Это же надо солдат посылать, арестовывать. Тут же куда как проще. Клюнет Аннушка-дурочка на посыл, явится в Москву, а там только ее и ждали. Бац – и будет она, как тетушка Софья или тетка Авдотья, в монастыре свой век доживать. А в монастырь-то ой как не хочется. Мыло на Выксе варить или в Горицах крестиком вышивать? Нет уж.
С другой стороны, Андрей Иванович – лиса хитрая. Мог он, правду узнав, на ушко о том фон Бракелю шепнуть. Сядет герцогиня Курляндская на русский престол – будет за то вице-канцлер сыт и пьян, не сядет – ну так и что ж? Он тут вроде как и ни при чем. А ежели барон Остерман не соврал, то какой ей профит в Москву ехать? Конечно же, русской царицей стать было б неплохо. И деньги не надобно клянчить, словно погорелице, и жизнь можно такую завести, как при маменьке было. Вот только как государством-то править? Это же нужно каждый божий день челобитные читать, с посланниками да своими министрами встречаться да на заседаниях разных сидеть! Придут да спрашивать будут – как то сделать да как это сотворить? А что она отвечать-то станет? А коли и станет, так кажий раз отвечать, дак это ж рехнуться можно! Но тетушка-то, Екатерина, супруга Петра Алексеевича, не больно-то голову ломала, как страной править. Все больше по балам да по пирушкам раскатывала, отчего и умерла. Да и племянник двоюродный, Петруша, царствие ему небесное, вместо учебы да дел государственных на охоту ездил да с Ванькой Долгоруковым вино хлестал. А она-то, что, совсем дура, чтобы мозги себе делами сушить? Есть умные люди, пущай они и думают. При тетушке Екатерине Александр Данилыч да Головкин с Ягужинским старались, а при Петре – Остерман да Долгоруковы. А у нее есть милый друг Эрнестушка. Он, головастый, недаром в университетах учился. Вот пусть он за нее и думает. Только как же он один-то будет думать? Значит, понадобятся Эрнестушке помощники. Братьев у него целых двое. А кто еще? Ну, Остерман, куда же без него-то? Да и из русских фамилий люди нужны будут. Конечно, не Долгоруковы с Голицыными, но и без них Рюриковичей-Гедиминовичей хватает. Свистни, мигом прибегут. Токмо рожи будут кривить, узнав, что худородный шляхтич ими управляет. Ну да ниче, покривят да перестанут. А нет, так на то Сибирь есть. Сибирь, говорят, большая, места на Рюриковичей хватит. А вот Эрнестушке надобно какой-нибудь титул дать. Как же без титула-то? Ну, скажем, барон фон Бюрен. Или – граф. Только не любят на Руси слово «фон», а просто Бюрен как-то не звучит. Постой-постой. Кто-то из французов при дворе Екатерины поинтересовался как-то, мол, фон Бюрен – не переделка ли на немецкий лад Бирона? Вроде Бироны – древний род, едва ли не от самого Карла Великого. А Карл, он для французов – все равно что Рюрик для нас.
Анна прикинула на слух – граф Эрнест Иоганн Бирон! Неплохо! А титул графский Эрнестушке император римский выпишет.
От долгого размышления Анна устала. Смежила глаза, приготовившись отдохнуть. И тут ее как резануло – а коли дел будет оч-чень много, как же она, Анна? И так приходится делить Эрнста Иоганна с его женой и конюшней. Теперь же придется еще и с делами делить? Хотя, успокоила она себя, государственные дела могут и подождать, коли ей, русской царице, надобность какая в Эрнестушке случится; герцогиня Курляндская задремала.
