Там, где кончались владения Страмбы, на круглой нагорной равнине, окруженной быстрым потоком, с видом на вытянутую долину на противоположной стороне, окаймляющую утес, за которым до самых облаков возвышалась башня губбийского собора, Петр приказал остановиться и разбить лагерь. Погода стояла прекрасная; пчелы, перелетавшие с цветка на цветок, словно позолотили воздух, всюду слышалась жужжание; небо причудливо разукрасили нежные, белые как снег облака.
Прошел час, потом другой, и еще час, мушкетеры курили, играли в карты и грелись на солнышке, но ничего не происходило, долина оставалась безлюдной, безлюдной была и дорога, соединяющая Страмбу с Умбрией. Только когда солнце начало садиться, на горизонте появились четыре всадника. Петр дал приказ приготовиться и сесть на лошадей, ибо решил, что всадники, фигуры которых казались черными на фоне багряного заката, это и есть авангард свиты кардинала. Всадники остановились в растерянности, как будто сомневаясь — ехать им дальше или нет, потом трое из них исчезли, словно сквозь землю провалились, а четвертый остался и медленным шагом двинулся вперед.
Когда всадник приблизился к лагерю и можно было разглядеть цвет его мундира, оказалось, что на самом деле это один из людей кардинала. Когда посланец подъехал ближе, Петр заметил, что руки у него связаны за спиной.
Седок подъехал еще ближе, и тут стало видно, что лицо его вымазано калом.
Вскоре всадник перешел вброд поток и, опустив низко голову, направился наверх, на горную равнину, где стоял Петр со своей свитой.
— Что случилось? — воскликнул Петр, схватив его правой рукой за грудь.
— Плохи дела. Высочество, — ответил опозоренный солдат. — Перуджанцы напали на нас и обезоружили, когда мы проезжали через город. Четверо наших убиты — они пытались защищаться; остальные заключены в тюрьму вместе с кардиналом и принцессой Изоттой. Меня отправили, чтобы я сообщил Вашему Высочеству, что все пленники будут сидеть на хлебе и воде за решеткой до тех пор, пока Страмба не возместит убытки, но теперь Перуджа требует уже не тридцать две, а пятьдесят тысяч скудо…
ВОСЬМОЙ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Петр был уверен, что это ужасающее невезение, этот чудовищный провал всей тяжестью ляжет только на его плечи, ибо лишь он один не внял предостережениям двенадцати мудрецов, настоятельно просивших его обратить внимание на то, что молодые люди, которых он приказал казнить, являются гражданами Перуджи; но поскольку он основательно изучал своего Макиавелли и, памятуя его наставления, будто любому правителю — королю, герцогу или князю, — если его постигнет неудача, ни в коем случае не следует даже показывать вида, что ему это неприятно, а напротив — нужно вести себя тем более самоуверенно, чем больше он удручен, поэтому Петр, возвратясь в Страмбу, сразу же созвал Большой магистрат и, когда все его члены собрались, предстал перед ними с ясным челом и высоко поднятой головой.
— Господа, — заговорил Петр, обращаясь к ним, — полагаю, вам не нужно объяснять, в какой ситуации мы вновь очутились, и оповещать о той непристойности, которую по отношению к нам выкинула Перуджа, потому что о ней толкует теперь весь город так красноречиво, что эти толки слышны даже здесь и, вероятно, достигли ваших ушей. Будем же сильны сознанием того, что правда на нашей стороне и нравственная победа тоже, ибо за то, что мы по закону наказали семерых негодяев, подданных Перуджи, нам не придется краснеть, а вот Перуджа покрыла себя несмываемым позором, который будет навеки занесен на скрижали истории. К сожалению, наша достойная позиция ничего не меняет в реальном положении вещей, и на самом деле не мы, а они в эти роковые минуты находятся в выигрышном положении, и, значит, нам необходимо сделать все, что в наших силах, чтобы выбраться из этой западни. Мы не можем допустить, чтобы принцесса Изотта и ее дядя, кардинал Тиначчо, оставались в руках врага, и я не вижу другого способа освободить их, кроме как уплатить требуемый Перуджей выкуп в пятьдесят тысяч скудо. Синьор Тремадзи, вы должны изыскать эту сумму незамедлительно и не мешкая.
Тут обнаружилось, что министр финансов, банкир Тремадзи, отсутствует.
— Где же синьор Тремадзи? — воскликнул Петр. — Как случилось, что он не подчинился моему приказу и не явился на заседание?
— Я заменяю его, — отозвался незнакомый молодой человек в роговых очках на носу. — Я его секретарь, мое имя Альберто Мачисте. Синьор банкир, узнав о несчастье, заболел, у него начались спазмы желудка, и сейчас он лежит с высокой температурой и призывает смерть.
— Тогда заботы немедленно достать требуемую сумму ложатся на вас, — заявил Петр.
— Я не представляю где, не знаю, как это осуществить, — возразил Альберто Мачисте. — В государственной казне нет ни гроша. Смятение, которое царит в последнее время, выражаясь точнее — с момента гибели capitano di giustizia, и неуверенность, возникшая вследствие этих беспорядков, потрясли и подорвали платежеспособность и мораль населения Страмбы. Дух доброты и миролюбия, утвердившийся после упомянутой смерти при герцоге Танкреде, с финансовой точки зрения обошелся Страмбе слишком дорого, ибо никто из граждан не понимал, что он еще обязан делать и что уже нет, а потому они попросту наплевали на все свои обязанности. И если даже, как мы рассчитывали, в ближайшее время в финансовых делах будет наведен порядок, доход от податей, налогов и арендной платы начнет поступать в казну очень медленно, и никак не раньше, чем закончится жатва. Сумма в десять тысяч скудо, выделенная на празднества по поводу готовящейся свадьбы Вашего Высочества, исчерпала все государственные резервы до последнего скудо, и тем не менее их все равно не хватило для того, чтобы собрать нужную сумму, поэтому часть денег пришлось взять в долг у евреев.
— У евреев? — воскликнул Петр.
— Да, у евреев, — спокойно подтвердил Альберто Мачисте.
— Надеюсь, — сказал Петр, — отменив предписание носить желтый круг, я достаточно определенно дал понять, что покровительствую евреям.
— Да, это мы поняли, — согласился Альберто Мачисте, — но ничего иного не оставалось, коль скоро мы обязаны были достать деньги, на выделении которых настаивали Ваше Высочество.
— Надеюсь, что евреев при этом не оскорбляли? — спросил Петр.
— Не очень, — ответил Альберто Мачисте.
— Мы тут дискутируем о разных глупостях, а принцесса Изотта и кардинал Тиначчо томятся за решеткой! — воскликнул возмущенный Петр. — Господа, может быть, вы не станете убеждать меня в том, что в таком богатом городе, как Страмба, нельзя достать такой жалкой суммы, как пятьдесят тысяч скудо, для спасения принцессы Изотты?! Значит ли это, что нашу моральную победу, о которой я упоминал, вы желаете обратить в поражение, оставив последнего представителя династии д'Альбула на растерзание волкам? Синьор Джербино, ваше мнение.
