— Болит, будто сам дьявол в нее раскаленные иглы втыкает. Но знаешь, что я тебе скажу? Если это и есть сегодняшняя цена за мою жизнь, я торговаться не стану.
— Ты сегодня даже бегал.
— Со страху еще и не то сделаешь, — рассмеялся Пьетро.
Антония не сводила с него глаз.
— Ты правда очень храбрый. Только не обижайся: от тебя я такого не ожидала.
Пьетро усмехнулся.
— Я сам от себя не ожидал. Просто обстоятельства так складывались. Никто не желает казаться хуже, чем сам о себе думает. По-моему, в этом все дело. Что такое храбрость? Это когда не хочешь, чтобы тебя считали трусом. Я, например, такие поступки совершал, на которые при здравом рассуждении никогда бы не решился.
— Отец говорит, что у тебя обостренное чувство справедливости.
— Отец слишком много говорит, — очень мягко заметил Пьетро. — Расскажи-ка лучше о себе. Как доехала? Как дела дома?
Антония рассказала, как добиралась до Вероны, затем перешла к флорентийским новостям. Она перечислила все события, какие только смогла припомнить, но главным образом говорила о новом соборе. За двадцать лет строители не продвинулись дальше каркаса. Ходили слухи, будто Джотто заказаны фрески, однако вся Флоренция острила, что ему придется нарисовать эскизы, по которым его внуки эти фрески напишут.
Антония рассказывала и о старых друзьях Пьетро. Некоторые из них собирались жениться, кое-кто уже женился.
— Пьетро, а ты никогда не думал о браке?
Юноша покачал головой.
— Только не в обозримом будущем.
— Скажи мне правду. Это твое желание уехать связано с Марьотто и Антонио?
Пьетро вздохнул.
— И да и нет. Я очень сержусь на Мари, но…
— Но?
— Но с ним говорить легче, чем с Антонио. В смысле, когда мы все вместе, все хорошо. Мы — трио. Да, я зол на Мари — но лишь за то, что он это трио разрушил.
— Бедный сир Капуллетто. Я его встретила сегодня утром. Он показал мне город.
— Антонио завтра уезжает к своему дяде в Падую, если тебе от этого легче. У дяди там некое дело. Если уж на то пошло, Антонио приглашен на свадьбу. Они с Мари оба приглашены, но теперь поедет один Антонио.
— Может, он встретит другую девушку и все как-нибудь уладится?
— Беда в том, что для Антонио существует только одна девушка — Джулия.
— Я думала, ее зовут Джаноцца.
— О, только не для него! Она всегда будет его Джулией, идеальной женщиной. Правда, не понимаю, как в одно и то же время можно быть идеальной и разбить ему сердце.
— Выходит, ты не веришь в настоящую любовь?
Пьетро воззрился на сестру.
— Вот не ожидал!
— …любовь больше, чем земная страсть.
В дверь постучали. Слуга впустил маленького человечка, лицо которого выдавало его семитское происхождение.
— Мануил! — Пьетро поднялся и обнял карлика, как старого друга. — Позволь представить мою сестру, Антонию. Антония, это Мануэлло, главный весельчак при дворе Кангранде.
Антония довольно невежливо сунула шуту руку. Она была набожна и верила большей части историй об убийцах Христа. Пожалуй, слухи о пожирании младенцев несколько преувеличены, да и рогатых жидов ей встречать не приходилось. И все же остальных россказней оказалось достаточно, чтобы Антония, судорожно отдернув руку, бегло пересчитала собственные пальцы.
Мануила немало позабавило поведение девушки.
«Ишь, смех какой зловещий», — подумала Антония.
Но тут Мануил обратился к Пьетро.
— Кангранде просил меня сообщить тебе имя моего двоюродного брата, который живет в Венеции, — к нему ты всегда сможешь обратиться за помощью. Просто скажи, что ты от меня. В смысле, назови мое имя. А то он любит розыгрыши и всегда готов подраться. Болван, но зато человек слова.
— Я буду осторожен, — заверил Пьетро. — Как его зовут?
— Шалах.
Пьетро сделал неуклюжую попытку повторить непривычные звуки:
— Ши — ло?
— Что с вас, не принадлежащих к избранному народу, взять? Смотри, вот я написал его имя, а заодно и адрес. Он должен быть в хорошем настроении — жена недавно подарила ему дочь. И передай ему от меня поздравления.
— Обязательно, — пообещал Пьетро, пряча клочок бумаги под рубашку.
Глаза шута озорно сверкнули.
— Ты песню мою помнишь? Я сочинил еще несколько куплетов.
И, к изумлению Антонии, шут запел безо всякого аккомпанемента:
Нынче соломенный
Цвет не в почете:
Рыцарь со свадьбой
Остался в пролете.
Черные кудри
Деве по нраву.
Где бы найти нам
На вора управу?
«Быть посему», —
Непреклонен синьор.
Только не вечен
Его приговор.
— Очень смешно, — сухо произнес Пьетро.
Раздался грохот, как будто в дверь метнули что-то тяжелое.
— Это, верно, отец твой пером скрипит? — произнес Мануил.
И тут терпение Антонии кончилось.
— Я вынуждена попросить вас покинуть этот дом.
Карлик осклабился.
— Боже меня сохрани мешать его обожаемой Музе. Пьетро, будь осторожен. Я не просто так песню спел — ты вернешься, даже не сомневайся. — Затем Мануил отвесил поклон Антонии, кончиками пальцев сняв шляпу и пройдясь ею по полу. — Enchante, mademoiselle.[60] Уверен, мы скоро увидимся. Мы с вашим отцом любим вечерком сыграть партию-другую в шахматы. Не стесняйтесь — присоединяйтесь.
Еще раз поклонившись Пьетро, Мануил удалился.
Заметив, как скривилась сестра, Пьетро тоже не преминул скорчить рожу.
— Мануил такой забавный! И он хороший человек. Он не солгал — они с отцом действительно довольно близки. Так что можешь с чистой совестью ему симпатизировать.
Антония покраснела. Чтобы сменить тему, она ухватилась за новую информацию.
— Значит, ты едешь в Венецию?
Пьетро пожал плечами.
— Сначала в Венецию, а потом, скорее всего, в Болонью, в университет.
Антония испытала острый приступ зависти.
— И что ты будешь изучать?
— Не знаю. Может, медицину. Или право.
— Когда ты уезжаешь?
— Дня через два, не позже. Мне нужно еще нанять конюха, который согласится поехать со мной и будет ухаживать за лошадьми. Может, и пажа придется подыскать. Пока не знаю. Наверно, в среду, самое позднее в четверг. — Пьетро увидел слезы в глазах сестры, а также ее отчаянные попытки эти слезы сдержать. — У нас еще есть время. Присядь. Давай-ка я тебе расскажу о привычках отца.
Вышло так, что Пьетро уехал только в пятницу на рассвете — приготовления заняли куда больше времени, чем он предполагал. По настоятельной рекомендации супруги Скалигера — которая, кажется, прониклась к нему жалостью — Пьетро нанял двенадцатилетнего Фацио, сына одной из служанок донны Джованны, в качестве конюха и по совместительству пажа.
