Ранним утром два долговязых молодых человека вышли из здания аэропорта и сели в автобус.
Незачем пояснять, что это были инженеры Костюков и Потапкин. Самолет только что доставил их из Красноводска.
Казалось бы, что трудного — найти небольшой участок моря меж двух берегов, если есть подробнейшие морские карты. Но вот уже сколько времени рыщут Николай и Юра по побережьям, а такого участка, который подошел бы по всем статьям, не нашли.
Вот и за море они слетали, осмотрели пролив между Челекеном и островом Огурчинским и другие места — тоже ничего подходящего. В последний день командировки молодые инженеры решили съездить на Красноводскую косу. Долго бродили они по унылым прибрежным пескам и возле поселка Кызыл-Су вдруг наткнулись на каменный обелиск, увенчанный пушечным ядром и крестом. Памятник окружала ограда из якорных цепей, ступени его были занесены мелкими песчаными волнами.
«Красноводсюй отрядъ — сподвижникамъ Петра Перваго»,
— прочли они потемневшую надпись. Потом шли даты, среди них —
«1719».
Еще надпись:
Въ пустынъ дикой
Васъ, братья, мы нашли
И теплою молитвою
Вашъ прахъ почли.
— Постой, 1719 — это, случайно, не дата гибели экспедиции Бековича-Черкасского? — вспомнил Николай.
— Кажется, — сказал Юра. — Не знал, что участникам экспедиции памятник здесь поставлен… Видишь дату — 1872? Должно быть, в том году соорудили.
Они постояли перед обелиском, сфотографировали его и попутным катером вернулись в Красноводск. Задумчиво смотрели с кормы на уплывающую в вечернюю дымку косу, и воображение их рисовало старинные корабли у этих плоских песчаных берегов, сумрачного князя Черкасского с приставленной к глазу подзорной трубой, беспокойного, колючего гидрографа Кожина, склонившегося над картой, веселого, ясноглазого Федора Матвеева, не догадывающегося еще, какая трудная и необычная судьба его ожидает…
«Въ пустынъ дикой васъ, братья, мы нашли…» Строки, высеченные на обелиске, не выходили из головы. Странное дело: и раньше Николай и Юра не сомневались в достоверности матвеевской рукописи, но герои ее рисовались их мысленному взгляду как бы черно-белыми оттисками старинных гравюр; теперь они вдруг встали перед ними во плоти — обожженные солнцем пустыни, истомленные жаждой, в пропахших потом рубахах…
Итак, прилетев рано утром из Красноводска, наши друзья сели в автобус и поехали в город. Они молча смотрели в окно на знакомый с детства пейзаж: лес нефтяных вышек, серебристые резервуары, небольшие озерца, окаймленные коричневой полосой, мазута, бесчисленные переплетения труб. Юра задремал, свесив голову на грудь. Николай толкнул его локтем в бок, сказал грубовато:
— Очнись, сонная тетеря. Что начальству докладывать будем?
— Вот я доложу тебе сейчас по шее! — проворчал Юра и снова закрыл глаза.
— Из всего, что мы видели, лучшее место — это все-таки Птичий Камень, — продолжал Николай. — Недалеко, и глубины подходящие. Слышишь, Юрка? — Он опять ткнул его в бок.
— Самое паршивое место Птичий Камень! — сердито сказал Юра, отодвигаясь от Николая.
— Почему?
— Потому что голое, необорудованное.
Через некоторое время, когда автобус уже катил по улицам города, Юра сказал:
— Вообще, конечно, лучше Птичьего Камня не найти.
— Не подойдет твой Птичий Камень, — отозвался Николай.
— Почему?
— Гиблое место. Необорудованное.
— Ну, ты как хочешь, — заявил Юра, — а я буду докладывать о Птичьем Камне.
Они договорились через час встретиться в институте и разошлись по домам — помыться с дороги и позавтракать.
Бондарный переулок еще спал. Утренний ветерок робко шелестел в пыльных ветвях акаций. Где-то в открытом окне залился будильник.
Николай прошел под аркой. Во дворе он увидел Вову. Атлет не спеша приседал и выпрямлялся, в руках у него были крупные гантели. Он таинственно подмигнул Николаю, потом поманил его пальцем и сказал громким шепотом:
— Позавчера у нас в институте собрание было. На поруки меня взяли, понял?
— То есть как? — не понял Николай.
— Туго до тебя доходит. Не выспался, что ли? Ты московскую железку помнишь, которую я в музее взял?
Николай кивнул.
— Ну вот. Под суд хотели меня, понял? А за что? Для себя я, что ли, брал? Мне она нужна была, как петуху тросточка. Собрание меня уважило: на поруки взяли. Единогласно, понял? Только замдиректора по хозяйственной части воздержался.
— Поздравляю, — сказал Николай.
— Спасибочко. — Вова поиграл гантелями. — А Опрятина-то — слышал? — оправдали вчистую.
— Оправдали?
— Ага. Анатолия Петровича знаешь что убило? Шариковая молния.
— Что-о?…
— Шариковая, говорю, молния. Научное явление, понял?
Николай махнул рукой и взбежал по лестнице к себе.
Пока он умывался, покряхтывая и разбрызгивая воду, мать хлопотала у газовой плиты, рассказывала о домашних делах.
— Вот голова! — воскликнула она вдруг. — Самое главное забыла сказать. Вчера вечером приходила Рита.
Плеск и кряхтение разом прекратились. Николай повернул к матери намыленное лицо.
— Рита?…
— Да. Пришла и говорит: «Здравствуйте, я Рита, которая когда-то жила в вашем доме. Матвеева». А я говорю…
— Зачем она приходила? — нетерпеливо прервал ее Николай. Мыльная пена щипала ему глаза, он тер их пальцами.
— Не знаю. Просила, чтобы ты позвонил, когда вернешься.
Николай поспешно закончил умыванье, вытерся, натянул рубашку и кинулся к двери.
— А завтрак? — крикнула мать вдогонку. — Куда же ты?
— Звонить! — уже с лестницы донесся голос Николая.
Занятия еще не начались — стояла вторая половина августа, — но Рита ежедневно ходила в школу. Она затеяла переоборудование кабинета биологии, расширяла школьный опытный участок, — работы хватало. В этом было ее спасение.
Валя часто забегала к ней по вечерам. Несколько раз приходили Николай и Юра. А однажды нагрянул весь экипаж «Меконга». В этот вечер героем был Валерка Горбачевский. Он уже третий день не расставался с номером академического журнала, в котором была помещена небольшая статья Багбанлы о перестройке внутренних связей вещества. В статье упоминался «эффект Горбачевского» — так назвал старик Бахтияр памятный случай с Валеркиным пальцем. Валерка, сияя, показал Рите статью. Рита ничего в ней не поняла — статья почти сплошь состояла из формул и пучков кривых в координатных угольниках, — но поздравила Валерку, который и сам ничего не понимал в статье. Юра подшучивал над ним, утверждал, что слепок с Валеркиного пальца, а может быть и сам палец, скоро будет выставлен в Москве, на Выставке достижений народного хозяйства.
