вечер четверга, выезжать в пятницу – вроде как к доброй дороге… Старшина! – Тут же из-за хорьха» показалась голова Костенко.
– Шо, товарищ капитан?
– Дорисовал?
– Та вжэ ж! Домалёвываю.
– Хорошо. Некрасов, Чепрага! Начинаем грузиться – чтоб ничего не забыли! Кстати, Олег, а что в машине этой было?
Старшина пожал плечами.
– Та ничого путного, товарищ капитан… Плащ-накидка, солидола банка, канистра пустая… Хиба ракетница. И ракет – красных, зелёных, белых – с полсотни.
– Не выбрасывай. Може, пригодится. Ладно, всё, упаковываемся, завтра до рассвета надо выехать.
Погрузка заняла чуть более часа – и к её завершению к изрядно просевшему «хорьху» подошёл лейтенант. Савушкин, уложив под переднее пассажирское сиденье трофейную ракетницу с боекомплектом – обернувшись, спросил:
– Ну, что Геббельс?
– Попрощался. Сказал, де, Гитлер хотел, чтобы немцам было хорошо, всю жизнь на это положил, и не его вина, что всё так хреново кончается. В общем, зачитал что-то вроде некролога – но очень патетического. Что-то, а рука у него в этом деле набита….
– И как ты думаешь, немцы поняли, что это некролог?
Котёночкин пожал плечами.
– Умные и так всё давно поняли. А дуракам никакие некрологи мозги не вставят.
– Ну вот завтра утром и посмотрим, сколько среди фельджандармов умных… Патрули вермахта нас останавливать не имеют права, местная полиция – тем более, единственно, кто нас может стопорнуть – это наши коллеги. Которым нам предъявить нечего – никаких документов, которые бы оправдывали наше бегство с фронта, у нас нет.
– Открываем огонь?
– А других вариантов нет. – Помолчав, Савушкин добавил: – Меня эта посылка из Центра смущает. Вечером, с шести до семи. Ещё засветло. Если что-то с парашютом сбросят – вся округа увидит….
Котёночкин развёл руками.
– Тут нам ничего не сделать. Что доставят – то доставят, наше дело – принять.
Савушкин вздохнул.
– То-то и оно… Ладно, заканчиваем с погрузкой, ужинаем и спать. Завтра надо выехать часов в пять, до рассвета…
– Товарищ капитан, якась газета на плетни висыть….
– Где? – Савушкин всмотрелся в предутреннюю мглу, расстилающуюся перед их «хорьхом», осторожно ползущим по грунтовке вдоль Йизерки. Действительно, газета…
– Витя, тормозни. Почитаем местную прессу.
Некрасов молча кивнул и остановил тягач аккурат напротив белеющей на изгороди газеты. Савушкин вышел, огляделся – и, аккуратно сняв печатное издание с плетня, вернулся в машину. Бегло осмотрев газету, Савушкин с досадой произнёс:
– По-чешски. Володя, сможешь прочесть?
Лейтенант пожал плечами.
– Не боги горшки обжигают…. Давайте. – Внимательно изучив шуршащий лист, произнёс: – «Народная политика», от вчерашнего числа. Свежак!
Костенко покачал головой.
– Дывысь, чешская газета – а Гитлера портрет на первой странице мало что не на пол-листа….
Лейтенант, пробежав глазами передовицу – хмыкнув, промолвил:
– Тут и текст соответствующий.
– Читай! – приказал Савушкин.
– Есть! – Лейтенант внимательно всмотрелся в газетный лист и произнёс: – Заголовок внушает. «Человек несгибаемой воли». Это он о Гитлере, если что….
Савушкин хмыкнул.
– Смотри ты, Германия кончается, мы в Берлине, союзники – в Пльзене, а здешние щелкопёры продолжают фюреру осанну петь. Не предусмотрительно…. Ладно, что они там пишут про человека несгибаемой воли?
– День рождения фюрера… даёт нам возможность вспомнить все его… заслуги? Заслуги… благодаря которым он навечно вписал своё имя в историю… и указать, за что Европа благодарна Гитлеру… биография которого представляется нам героической эпопеей… Дальше все, как обычно – заслуга Гитлера в том, что он стряхнул с немцев унижение несправедливого Версальского приму… диктата, в нужный момент понял суть предательской игры, в которую втянули трудовой народ евреи и марксисты… Для того, чтобы постичь революционное значение учения Гитлера… можно сказать, что национал-социализм означает… примерно такую же идейную революцию, которой… была во время своего возникновения теория солнечной системы Коперника… Если взглянуть на то, что именно несут “союзники” народам, ограбленным …при так называемом “освобождении”, то мы увидим, что это… лишь возвращение еврейских эксплуататоров, политический хаос и голод. Победа Рейха, напротив, означает для всех европейцев спокойное экономическое и политическое развитие. Европу [17]… В общем, ура и да здравствует. Тут такой пафосной дряни – на двенадцать абзацев.
Савушкин покачал головой.
– Я бы этого писаку в тот хлев в Росице, под Витебском, на аркане затащил бы. Чтобы посмотрел, что эта немецкая «революция» принесла на нашу землю…
Тут в разговор офицеров вмешался Некрасов.
– Товарищ капитан, впереди какой-то КПП. Шлагбаума нет, но…
Савушкин кивнул.
– Уже вижу. Едь спокойно, мы фельджандармы, нас останавливать могут только наши коллеги. Поэтому, если у этих, впереди, тоже будут горжеты на груди – открываем огонь по моей команде, без всяких. Приготовиться к бою!
Но стоящие у кюбельвагена и двух мотоциклов немцы даже не глянули в сторону проезжающего «хорьха» – все четверо внимательно слушали радио, установленное на коляске одного из «цюндаппов» [18], и, судя по выражению их лиц – ничего хорошего для них из динамика не доносилось.
Как только разведчики проехали немецкий пост – лейтенант промолвил вполголоса:
– Они там уксуса хлебнули, что ли? Такой кисляк на лицах….
Савушкин усмехнулся.
– Нечему им радоваться, Володя. Кончается их оперетка. Сколь верёвочке ни виться – конец всё равно будет… Андрей, – обернулся он к радисту, – ты свою шарманку можешь включить на приём? Послушать, что в мире творится, что у немцев рожи такие кислые? Утреннюю сводку заодно послушаем, пока едем…
– Есть, товарищ капитан! Сделаем!
Вскоре внутренности «хорьха» огласил голос Левитана:
«В течение 21 апреля Центральная группа наших войск продолжала вести наступательные бои западнее реки Оер и реки Нейсе. В результате этих боев наши войска на Дрезденском направлении заняли города Калау, Лёбау, Ной-Вельцов, Зенфтенберг, Лаутверк, Каменц, Баутцен и вели бой за Кенигсбрюк… Западнее Одера наши войска заняли города Бернау, Вернойхен, Штрусберг, Альтлансберг, Буков, Мюнхеберг, Херцфельде, Эркнет и завязали бои в пригородах Берлина».
– Берлина! – не сказал, а выдохнул Костенко.
– Берлина. – Кивнул Савушкин.
Лейтенант от волнения снял фуражку и сбивчиво произнёс:
– Знал, что так будет. Знал! Но чтобы сегодня…. Чтобы вот так…. Да что же это, товарищ капитан?
– А это конец войне, Володя. Вот что это. Мы в Берлине! – Помолчав, добавил вполголоса: – Но задачу свою мы всё равно должны выполнить. Глянь по карте, далеко ещё до замка этого?
Лейтенант, развернув свою двухвёрстку, прикинул расстояние и произнёс:
– Километров тридцать осталось, это если через Ровенско-под-Тросками, или тридцать пять – ежели через Холенице. Обе дороги – обычные просёлки.
– Тогда командуй Вите через Ровенско. Глядишь, к обеду будем на месте….
Но оптимизм капитана не оправдался. Через четверть часа они вынуждены были остановится и залечь среди зарослей плакучих ив на берегу безымянного ручья, спрятав,
