– Браслетик? Какой браслетик?
Михаил посмотрел на запястье… ну да, вот он… Желтовато-коричневый, витой, в виде змейки… Постойте-ка! Так он же сломался, браслетик-то! А тут вот — целый… целый…
– Слушай-ка, Ганс…
Миша поднял глаза… и обмер — никой не Веселый Ганс перед ним сейчас был, а… сын тысяцкого Сбыслав Якунович. Кудрявый, улыбчивый, правда, немного бледноватый… видать, вчера тоже малость того, укушался…
А вокруг — не камера, а… горница, что ли?
Черт побери!!!
Михаил рывком поднялся.
– На вот, испей, — протягивая глиняный кувшин, ухмыльнулся Сбыслав. — Пей-пей, тут квасок кисленький, с похмелья — славно.
Миша сделал пару долгих глотков — и в самом деле, славно!
И вспомнилось сразу все… Битва, путь… рабыня!
– Слышь, Сбышек… А куда Марья-то делась? Ну, девчонка та, помнишь?
Сын тысяцкого кивнул:
– О рабе своей спрашиваешь? Не беспокойся, она с челядинками… На днях продадим на торжище от греха — что выручишь, твое!
– Продадим? — Михаил помотал головою. — А оставить ее нельзя?
– Да не желательно бы… Пересуды пойдут всякие… Тебя ж оженить надо!
– Оженить?! Бррр!!!
– Ладно, оставим пока рабу твою, — ухмыльнулся Сбыслав. — А я к тебе вот зачем… Батюшка посейчас не придет с беседою — в господу уехал. А вот с монастыря Юрьева монашек приперся — про битву выспрашивать, игумен, вишь, ему все точнехонько записать велел. Наши тут ему много чего наплели… теперь твоя очередь. Посейчас пришлю… Токмо ты уж не сильно ему ври-то… так, как все…
Весело подмигнув, сын тысяцкого вышел, не прикрыв за собой дверь.
Браслет, господи!!! Сон-то — в руку! Вот с чего все началось-то! С него, с него, с браслета! Надел на руку и…
– Дозволишь ли войти, господине?
– Войти? А ты кто? — Михаил непонимающе посмотрел на возникшего на пороге востроглазого паренька лет четырнадцати, в черной монашеской рясе, с тоненьким ремешком, перехватывающим копны нечесаных соломенных волос.
– Я-то? А Мекеша-книжник, — мальчишка поклонился в пояс. — С обители Юрьевой батюшкой игумном послан, дабы…
– А, — вспомнил Миша. — Это про тебя, значит, Сбыслав только что говорил. Летопись писать будешь?
– Что, господине?
– Ладно, давай спрашивай!
Испросив разрешения, монашек уселся на лавку и вытащил из переметной сумы листы бересты и металлическую палочку — писало. Все правильно: сперва — на черновик, на бересту, а уж потом — после правки игумена — и на пергамент, да в переплет — вот и готова летопись.
– Мне уж мнози про битву рассказывали, — пояснил Мекеша. — Теперь бы токмо уточнить малость.
– Давай уточняй, — махнув рукой, Михаил вновь приложился к кувшину.
– Вначале — о кораблях, о шнеках шведских… Сбыслав Якунович сказал — их тридцать три тысячи было?
Миша поперхнулся квасом:
– Тридцать три тыщи? Ну, это Сбышек того, погорячился…
– А сколько тогда?
– Да черт его… не считал…
– Напишу — тысяча…
– Ну, как знаешь. Пиши. А вообще, что там у тебя записано-то?
Книжник улыбнулся:
– Посейчас прочту… Вот: Гаврила Олексич, боярин, сказывал — «народу свейского полегло без числа — и лыцари, и кнехты, и мнози… бискуп свейский Спиридон убиен бысть… наших же потерь — два десятка!
– Лихо! — поставив кувшин на пол, Михаил хлопнул себя по коленкам. — Куда там российскому телевидению! Ты читай, читай, Мекеша… очень интересно — что у тебя еще такого написано?
– Коль велишь, господине, чту далее… «Александр-княже самому королеве възложи печать на лице острым своим копием…», то мнози видали.
– Так-так уж и «мнози»? — с усмешкой усомнился Михаил.
– О том воин один, Парфен, говорил — что, мол, мнози… А сколько именно — не указывал. Так сколько, господине?
– А я почем знаю, фальсификатор юный? Пиши уж, как пишется… Что еще Сбыслав Якунович наговорил?
– Как воевода Гаврила Олексич пьяным-пьяно с лошади свалился… прямо с мостков — в воду. Сам-то Гаврила Олексич такого не припомнит…
– Да уж — с чего бы его на мостки-то верхом понесло?
– Может, на шнеку свейскую хотел взобратися?
Вот! Михаил чуть было не захохотал во весь голос! Вот так вот и писались летописи — «со слов очевидцев» да с подачи самого летописателя, еще и игумен потом откорректирует, да так, что только держись, да потом переписчики чего наврут, недорого возьмут, вот и получится нетленка — хоть на «Звездный мост» отправляй, есть такой конвент фантастики. А профессура-то потом невесть по чему диссертации пишет, докторские защищает, нет, чтоб вилку-то взять, да лапшу с ушей снять, на чужие не перекладывая…
– Не могу вот понять — как королевича звали? — потупив очи, честно признался Мекеша. — То ли Биргер-воевода, то ли Ульф-Фаси — ярл? Каждый по разному бает… Вот я и написал — королевич — чтоб не соврать зря.
– Это ты молодец, постарался. Слушай, а ты под каким летом все это записываешь?
– Известно под каким, — усмехнулся отрок, — под нынешним, шесть тысяч семь сотен сорок восьмым от сотворения мира Господом нашим!
Ну понятно… Тысяча двести сороковой год… Тринадцатый век… Господи!!! Впрочем, что и следовало ожидать, несмотря на разные там — «не может быть»! Вот ведь, может, оказывается. Если не брать в расчет того, что весь город — психи. Ну, не могут же все разом с ума посходить! А, значит, значит… Эх, что и думать-то теперь? Да ладно думать — что делать?
Летописец времени отнял немного — быстренько что-то записал на берестиночке, поклонился с улыбкою, да и был таков — мол, еще многих расспрашивать. Ну-ну… иди, паря, работай, ври дальше… на радость Академии наук Российской!
Едва монашек ушел, как в дверях возник рослый челядинец с охапкой шмоток в руках. Поклонился, сложил шмотки на лавку аккуратненько:
– То от молодого хозяина подарок!
Ага, от молодого хозяина, значит? Ох, любит Сбыслав подарки дарить! То девку-рабу подарит, то вот одежонку… Впрочем, одежонка как раз сейчас и не помешает — в кольчуге все время ходить не будешь, а в футболке стремно. Так… Что тут принесли-то?
Порты синие, с полосками, ага… Рубаха белая, тонкого полотна — льняная, нижняя. Рубаха верхняя, длинная, добротного сукна, с вышивкою, желтая… нет, скорей, желтовато-коричневая… Как браслет! Браслет, чтоб ему пусто было!!!
Одевшись, Миша натянул на ноги черевчатые, без каблуков, сапоги, подпоясался шелковым поясом — эх, хоть куда парень! Прямо жених писаный, красавчик, хоть сейчас к невесте… к невесте…
С браслетом бы разобраться, да и вообще… Как отсюдова выбраться-то? А вдруг — никак? Нет, не может быть, чтобы никак, ведь должен же быть хоть какой-то выход, обязательно должен… Девка та, в старинной одежде, она ведь, верно, тоже как-то не в свою эпоху попала… вот из этой! Значит, можно уйти, можно. Браслет… в нем ко всему ключ… скорее всего, иного-то, пожалуй, и не придумаешь… Браслет…
