«Контрабандист, не иначе! ― подумал Шарль. ― Слишком уж похож на разбойника с большой дороги…»
Дон Калидо успокаивающе кивнул «рыбаку»:
– Гости желают видеть нашу пленницу. Надеюсь, с ней все в порядке?
Тот осклабился, обнажив хищные, как у акулы, зубы:
– Не волнуйтесь, дон Калидо! Я ухаживал за ней, как за герцогиней королевских кровей.
– Прекрасно. Приведи ее…
В бедно обставленную комнату, где на грубо сколоченных табуретах разместились визитеры, в сопровождении «рыбака» вошла высокая стройная женщина в дымчатой мантилье.
– Сударыня, вы можете открыть лицо: здесь вам ничто не угрожает, – сказал Шарль, ощутив отчего-то дрожь во всем теле.
Женщина послушно подняла мантилью, и Сконци с графом замерли от изумления.
Первым пришел в себя д’Аржиньи.
– Матерь Божья! – воскликнул он, машинально перекрестившись. – Глазам своим не верю… Ангелика! Ты жива?!
– Как видите, ваше сиятельство, ― тихо ответила женщина.
«Она почти не изменилась, ― отметил про себя Шарль. ― Тот же прекрасный дерзкий взгляд, те же изумительные черные волосы… Даже легкая проседь и наметившиеся вокруг рта морщинки ее не портят».
– Сколько же прошло лет с нашей последней встречи? – промолвил он вслух.
– Не трудитесь, ваше сиятельство, – почти пятнадцать.
Шарль почувствовал душевное облегчение: «Она жива… Жива! Как же я рад, что ей удалось избежать аутодафе!»
Словно прочитав его мысли, Ангелика продолжила:
– Я не виню вас, сударь. Франция осталась в другой, прошлой жизни…
Сконци; потрясенный «воскрешением» старой знакомой, по-прежнему безмолвствовал.
– Ведьма! – выкрикнул он вдруг и, как безумный, начал наступать на Ангелику. ― Тебя должны были сжечь на костре в Лионе!
Шарль тотчас вскочил и преградил ему дорогу:
– Успокойтесь, друг мой, прошу вас! Значит, так было угодно Богу…
Дон Калидо, невозмутимо наблюдавший за сей душераздирающей сценой, впервые за все время усмехнулся:
– Я смотрю, вы прекрасно знакомы. Что ж, возможно, это и к лучшему…
– Сатанинское отродье! ― не унимался иезуит. ― Как удалось тебе сбежать от инквизиторов? Ты околдовала их?
– Отнюдь, – спокойно ответила Ангелика. – По пути на аутодафе меня похитили неизвестные. Связали и закинули, как квинтал[33] шерсти, на лошадь, а потом в трюме корабля доставили на остров Форментера, где я и провела в заточении почти пятнадцать лет.
Сконци, несколько остыв, взял себя, наконец, в руки.
– Я рад, что вы справились со своими эмоциями, дон Сконци, – воспользовался наступившей паузой торговец. – Думаю, теперь вас не затруднит выслушать подробный рассказ донны Ангелики? Поверьте, он того стоит…
Сконци тяжело опустился на табурет.
– Хорошо, – сказал он, переводя дух. – Я готов выслушать тебя… Ангелика.
Женщина не заставила просить себя дважды: спокойно, почти без эмоций она начала свой рассказ.
– Как только в замок Аржиньи, который теперь принадлежит вам, господин граф, – Ангелика бросила выразительный взгляд на Шарля, – ворвались стражники во главе с доминиканцами, и я, и Жан д’Олон сразу поняли: вы нас предали! Признаться, мне было горько это осознавать, ведь к тому времени, граф, я успела проникнуться к вам искренней симпатией и безграничным доверием…
Шарль покраснел и опустил голову, а Сконци, насупившись, не удержался от возгласа:
– Не тебе, нечестивая, упрекать графа в предательстве!
Ангелика, многое повидавшая и испытавшая за последние пятнадцать лет, благоразумно ответила:
– Я и не думала упрекать в чем-либо его сиятельство. Просто рассказываю обо всем по порядку… Мне продолжать?
Сконци и Шарль утвердительно кивнули.
– Так вот, нас с Жаном связали и бросили в повозку. Я услышала, как один из доминиканцев шепнул стражникам, что «ведьму и колдуна» отправят сейчас в Лион к инквизитору Рамбалю, особенно славящемуся своей жестокостью по отношению к еретикам… Я не могла молиться ни Господу, ни Божьей Матери, так как знала, что они не примут моих молитв и раскаяния. Перед глазами невольно пролетела вся жизнь: детские годы в замке Шильон на озере Леман,[34] смерть отца и матери, скитания по Италии, заточение у Жиля де Рэ, побег из замка Тиффож, встреча с Жаном д’Олоном в Аржиньи… Молодой граф всегда был добр ко мне, иногда мне даже казалось, что он любит меня, – Ангелика невольно всхлипнула, по ее щеке скатилась слеза. – Прошу прощения, господа, я отвлеклась… Так вот, дорога выдалась долгой, меня мучила нестерпимая жажда. По приказу одного из доминиканцев повозка двинулась к ближайшему монастырю целестинцев,[35] где предполагалось заночевать, однако до монастыря мы так и не доехали… Помню лишь, словно свалившиеся с неба свистевшие стрелы, крики стражников, звон мечей и брошенные кем-то слова: «Берем только женщину! Таков приказ альгвазила!»[36] Признаться, слово «альгвазил» я услышала тогда впервые в жизни и значения его, разумеется, не знала… Меня тотчас подхватили чьи-то руки и перебросили, как тюк, через лошадь. Голова от неудобной позы мучительно разболелась, и я… потеряла сознание.
От нахлынувших воспоминаний Ангелика заметно разволновалась и попросила воды. «Рыбак» послушно исполнил ее просьбу.
– В пути похитители иногда поили и кормили меня, ― заговорила, испив воды, женщина, ― видимо, чтобы я не умерла раньше времени… А спустя несколько дней, ранним утром, перегрузили с лошади на корабль, где мне тотчас стало дурно от качки, и я в очередной раз потеряла сознание… Очнулась уже на берегу ― в небольшой незнакомой комнате. Из высокого стрельчатого окна доносился шум моря, проникала приятная прохлада… Подле меня сидела пожилая женщина. Я задала ей несколько вопросов, но она не удосужилась ответить ни на один из них. Тогда, не выдержав, я пала перед ней на колени и взмолилась смилостивиться и объяснить, где я хотя бы нахожусь?! Женщина посмотрела на меня с нескрываемым сожалением, после чего… широко открыла рот. Я пришла в ужас: у моей сиделки не было языка!
Ангелика вновь смолкла: горло перехватил нервный спазм. Предусмотрительный дон Калидо протянул ей на сей раз бокал вина. Пригубив живительного напитка и собравшись с силами, женщина продолжила:
– Прошло несколько дней. Меня хорошо кормили, нарядили как знатную даму, а со временем позволили даже выходить из комнаты. Я не преминула этим воспользоваться, ибо прекрасно уже понимала: если меня спасли от костра, значит, я нужна кому-то живой, и, следовательно, за жизнь можно уже не опасаться. Однако во время своих невинных с виду прогулок по замку я внимательно ко всему присматривалась. Однажды мне удалось подняться на одну из самых тщательно охраняемых сторожевых башен. Глазам моим, увы, предстало лишь безбрежно раскинувшееся море… Однако погода в тот день стояла солнечная, и на горизонте я заметила вдруг точку, напоминающую остров. На мой вопрос, что это за земля, стражники не ответили: как потом выяснилось, все они, подобно моей сиделке, были лишены языков… Словом, изучив, насколько мне это было дозволено, обстановку, я поняла, что нахожусь на забытом Богом острове в хорошо охраняемом замке, и оставила всякие мысли о побеге, ибо посчитала сей шаг чистым безумием…
