Один из полицейских преспокойно вынул из кармана кинжал, лезвие которого мелькнуло перед глазами Блиды при свете каретного фонаря.
– Слушайте же меня внимательно, – сказал он, – мы не полицейские агенты, хотя получили приказание привезти вас туда, где от вас желают получить некоторые объяснения; остерегайтесь кричать или звать на помощь во время пути, потому что вы умрете раньше, чем кто-нибудь успеет помочь вам.
Блида вздрогнула и промолчала. Куда же ее везут?
Это ей было трудно угадать, хотя два предположения одно за другим мелькнули в ее голове в то время, как карета выехала из улицы Мазарини и покатила к набережной.
Первое, что граф Гоилов, ее повелитель, внезапно вернулся в Париж, узнал о ее бегстве к студенту и, по привычке русского важного барина, третирующего свою содержанку, как рабу, решился подвергнуть ее какому-нибудь ужасному наказанию.
Но это предположение испугало Блиду менее второго.
Блида вспомнила о Фульмен, перед которой она была, конечно, неправа и встречи с которой она старалась избегать, уезжая из своей хорошенькой квартирки на улице Матадор и решившись поселиться у Эмиля Дюпора на пятом этаже на улице Медицинской Школы. Она знала Фульмен за женщину энергичную и решительную и боялась увидеть ее участие в дерзком похищении, жертвой которого была она; ее подозрения перешли в уверенность, когда она увидела направление, по которому ехала карета. Карета действительно, проехав вдоль набережной, свернула на площадь Согласия, поднялась по Елисейским полям и въехала на улицу Марбеф. Блида не думала ни защищаться, ни кричать, потому что она приняла всерьез слова одного из полицейских, пригрозившего убить ее. К тому же в этот час в Елисейских полях не было ни души. Карета остановилась перед отелем Фульмен.
– Выходите, сударыня, – пригласил ее один из мнимых агентов.
Блида повиновалась. Агент взял ее за руку и провел на нижний этаж, в прекрасную оранжерею, где в начале этого рассказа мы видели танцовщицу, ужинавшую со своими друзьями.
Фульмен ждала Блиду. Молодая женщина небрежно развалилась в кресле; она улыбалась и, увидев свою старинную подругу, сказала:
– Согласись, моя дорогая, что у меня смышленые лакеи… они разыграли свою роль в совершенстве.
Фульмен расхохоталась, в то время как Блида остановилась, нахмурив брови, на пороге оранжереи.
– Если ты захотела сыграть надо мною шутку, – сказала она, – то я должна объявить тебе, что она плохого сорта.
– Неужели?
Фульмен жестом отпустила слуг, потом взглянула на Блиду, и ее взгляд был так пронзителен, что та была потрясена до глубины души.
– Дорогая моя, – сказала Фульмен, причем улыбка исчезла с ее губ, – я никогда не шучу в серьезных вещах.
– Гм! – заметила Блида. – Ты хочешь, значит, говорить со мною о серьезных вещах.
– Да, – утвердительно кивнула головою Фульмен.
– В таком случае, – пробормотала Блида, – ты могла бы написать мне или послать…
– Моя крошка, – резко перебила ее Фульмен, – у нас нет времени, ни у тебя, ни у меня, дольше обманывать друг друга и обмениваться длинными фразами: тебе грозит смертельная опасность.
При этих словах Блида отскочила к двери. Но Фульмен выпрямилась, подошла к Блиде, выше которой она была целой головой, и сказала:
– Выслушай внимательно и прими к сведению мои слова. У меня в отеле шестеро слуг. Все они мне преданы и умрут за меня. Двери заперты, и ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я этого не захочу.
– Но чего ты хочешь от меня? – вскричала бледная и дрожащая Блида. – Что я тебе сделала?
Фульмен взяла кинжал с камина и снова подошла к Блиде. Та, испугавшись, хотела было отскочить, но очутилась припертою к стене. Фульмен положила на плечо подруги свою красивую руку, под нежной кожей которой скрывались стальные мускулы.
– Слушай: если ты будешь неблагоразумна, то я всажу тебе на три дюйма в горло эту игрушку, затем прикажу положить тебя в карету, отвезти на площадь Согласия и бросить твое тело к подножию обелиска. Потом велю заложить себе дорожную карету и отправлюсь в Калэ, а оттуда в Лондон, прежде чем узнают, кто ты.
– Но… чего же ты хочешь от меня? – опять проговорила дрожащая Блида.
– Ты это сейчас узнаешь. Вчера ты обманула меня, дав мне ложные сведения о таинственной Даме в черной перчатке; ты захотела потешиться надо мною… Я хочу знать все.
И Фульмен занесла кинжал над Блидой.
Но, странная вещь! Вместо того, чтобы испугаться еще сильнее, вместо того, чтобы молить о пощаде, Блида выпрямилась и сказала:
– Если ты хочешь убить меня, то убивай, но я ничего не скажу, потому что здесь дело идет о жизни моего ребенка.
Поднятая рука Фульмен опустилась.
– Твоего ребенка? – спросила она с удивлением.
– Да, – подтвердила Блида, – ведь ты знаешь, что у меня есть десятилетний сын.
– Ну, так что же?
– А то, что у меня отняли, похитили моего сына; меня заставили служить людям, которых я совершенно не знаю, и я должна хранить их тайну; если хоть одно слово сорвется у меня о том, что мне известно, то они убьют моего ребенка…
Блида говорила с такою искренностью, что Фульмен поверила ей и увидала, что материнский инстинкт победил в ней в эту минуту страх женщины. Однако она толкнула Блиду в кресло и снова занесла над нею кинжал.
– Ты смеешься надо мною, – сказала она. – И за это я тебя убью.
Она приставила острие смертоносного оружия к ее горлу.
– Они не убьют моего сына! – прошептала Блида, и лицо ее осветилось улыбкой, в которой вылилась вся ее любовь к ребенку.
– Ну, так говори, – сказала Фульмен, – объяснись… неужели ты ровно-таки ничего не можешь сказать?
– Могу сказать только одно.
– Что?
– Арман любит Даму в черной перчатке, не правда ли?
– До сумасшествия.
– А ты любишь Армана?
– Страстно.
– Значит, ты не хочешь, чтобы с ним случилось несчастье?
– Как ты глупа, – пробормотала Фульмен.
– Ну, так слушай, – быстро заговорила Блида, – я дам тебе совет; если ты его любишь и имеешь на него хотя бы малейшее влияние, то посади его в карету, увези подальше от Парижа, на край света, если понадобится, а в случае крайности, заставь его переменить имя.
– Но к чему все это?
– Чтобы никогда, – продолжила Блида, – он не искал случая увидеться с Дамой в черной перчатке, потому что ты не знаешь, до чего его доведет эта любовь.
– До чего же она доведет его? – спросила Фульмен, поверив искренности голоса и жестов Блиды.
– До смерти!
Фульмен вздрогнула.
Наступило молчание между обеими женщинами, из которых одна держала жизнь другой в своих руках. Слова или, вернее, последнее слово Блиды произвело на Фульмен сильное впечатление; она поняла, что отныне ей не грозит более опасность.
