— Браво! — вмешался я в разговор. — Может быть, старший братец «Сан-Дженнаро»…
Джонсон сердито поглядел на меня.
Костер вынул сигару изо рта, и насмешливо улыбнулся.
— Знаете, милый Джонни, — обратился он ко мне самым ласковым тоном, — знаете, существует такая болезнь: на языке у больного появляется зловещего вида опухоль. Эта болезнь в просторечье называется…
— Типуном, — догадался я. — Так в чем же дело? При чем тут эта куриная болезнь?
— Я очень желал бы, милый Джонни, чтобы именно у вас на языке вырос типун.
— Вот тебе раз! Это за что же?! — вспыхнул я.
— За проявленную вами по поводу появления итальянского судна неумеренную радость…
— Н-да, — пробормотал, нервно теребя свою седеющую бородку, Мак-Кенна. — Появление итальянского, именно итальянского судна в таком месте ничего доброго для наших друзей на «Сан-Дженнаро» не означает.
— Да и для нас самих тоже! — откликнулся сердито Джонсон.
X
Три корабля в море. Сигнал: «У нас чума». «Одноглазый» и его история. Как умер маршал Ней
Три судна мчались по морскому простору приблизительно по одному и тому же направлению. Впереди шел черный бриг, в котором теперь мы и без помощи подзорных труб узнавали нашего старого знакомца «Сан-Дженнаро». В середине на всех парусах — «Ласточка», или, правильнее сказать, «Работник», и сзади — неизвестное судно, поднявшее при приближении к нам пестрый неаполитанский флаг.
— Восьмидесяти или даже стопушечный фрегат, — сказал наблюдавший за эволюциями этого судна Костер.
— Будь он трижды проклят, этот неаполитанский оборвыш! — откликнулся ворчливо Джонсон.
У всех трех судов ход был различный: «Сан-Дженнаро», вообще тяжеловатый на ходу, развернул все паруса, какие могли нести его кургузые мачты, но едва ли и при этой непомерной и явно ставившей его в опасность парусности он делал более семи узлов в час.
Наш люгер, легкий, как перышко, но лишенный возможности по своей оснастке ставить большое количество парусов и пользоваться верхними слоями ветра, шел несколько быстрее, чем «Сан-Дженнаро», давая, пожалуй, до восьми узлов.
Но еще быстрее шел, или, вернее сказать, мчался, развернув чудовищную парусность, неаполитанский фрегат: думаю, что едва ли ошибусь, определив его скорость в добрых десять узлов.
— Будь я проклят, — проворчал Джонсон, глядя на быстро нагонявшего нас неаполитанца, — если эта скотина не собирается протаранить нам бок.
— Не думаю! — ответил Костер. — Едва ли на нас обращено его внимание. Он думает, что он гонится за более крупной дичью…
— Дела наших друзей плохи! — озабоченно заметил Мак-Кенна.
— Им не уйти ни в каком случае.
— А чем, собственно говоря, они рискуют? — осведомился я.
Вместо ответа Мак-Кенна пожал плечами.
После минутного молчания он глухо вымолвил:
— Другие, может быть, отделались бы дешево — годом или двумя годами тюрьмы. Герцогу Сальвиатти и князю Караччьоло грозит, если не смертная казнь, то, во всяком случае, пожизненная каторга…
— Даже если они сдадутся? — спросил Костер.
— Даже если они сдадутся! — подтвердил Мак-Кенна. — Но боюсь, что они не сдадутся… Это не такие люди. Отца Караччьоло повесили с согласия Нельсона, который потом до смерти не мог простить себе этого. Отца Сальвиатти неаполитанская чернь, подстрекаемая агентами Бурбонов, растерзала на куски. Оба были героями. И в жилах их детей течет та же кровь… Нет, или я жестоко ошибаюсь, или эти люди не сдадутся. Они смерть предпочтут плену…
— А их экипаж? Как посмотрит на это их экипаж?
— Да, ведь, наемных людей там нет. Это все — заговорщики из того же Неаполя, из Рима, из Милана…
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь им? — осведомился я. Но Мак-Кенна опять только пожал плечами.
— Ничем мы помочь не можем! — угрюмо ответил вместо него Костер. — Нам в пору позаботиться только о том, чтобы спасти собственную шкуру… Да ведь эта молодежь сама виновата во всем: если бы они не были прекраснодушными, но пустоголовыми юнцами, они никогда не вышли бы в море на этом старом, расхлябанном бриге, способном лишь переползать с места на место, как черепаха. Я предупреждал принца Де-Малиньи и его высоких покровителей, чтобы они снабдили итальянскую секцию каким-нибудь небольшим, но быстроходным судном. Но там орудует «мадам». Она скупа, как Гарпагон. А теперь, вот, за ее скупость своими головами поплатится полсотни славных, хоть и пустоголовых ребят. А мы… Мы будем играть роль посторонних зрителей.
— Тяжелое настроение воцарилось на борту люгера.
Матросы Джонсона были люди, привыкшие ко всяческим авантюрам, по большей части старые морские волки, матросы военного флота или контрабандисты. Они на своем веку успели-таки нанюхаться пороху…
Болтая с ними в свободные от работы часы, я мало-помалу познакомился с их биографиями и знал, что между ними были люди, помнившие Абукир, дравшиеся в водах Гибралтара, сражавшиеся под знаменами Нельсона и Вильнева. По характерному морскому выражению, эти люди и самого черта не испугались бы, заглянули бы ему в рот, чтобы поискать там зуб со свистом.
Но теперь и ими овладевала вполне понятная тревога: на нас наседало грозное боевое судно, которому мы не могли оказать ни малейшего сопротивления. Правда, на борту люгера имелось восемь пушек. Но, Боже мой, что значила эта наша малокалиберная артиллерия в сравнении с теми силами, которыми располагал наш противник…
— Нам подают сигнал! — предупредил Костера Мак-Кенна.
В самом деле, гнавшийся следом за нами фрегат поднял целую серию пестрых сигнальных флагов.
Опытные моряки, Костер и Джонсон, не нуждались в сигнальной книге для того, чтобы разобрать, что спрашивает у нас неаполитанец:
— Что за судно? Какого флага? Какого порта? Каков груз? Куда идете?
При помощи тех же сигналов флагами мы ответили:
— Русский люгер «Работник». Под флагом Российско-Американской Компании. Груза почти нет: немного припасов. Порт назначения Ситха. Аляска.
— Замедлить ход! — просигнализировал нам неаполитанский фрегат.
Скрежеща зубами, дядя Сам отдал приказание матросам зарифить часть парусов. Люгер заметно замедлил ход. Фрегат быстро стал приближаться к нам, все еще на ходу сигнализируя:
— Что за судно впереди по курсу? Почему гонитесь за ним?
Мы ответили:
— Не знаем! Хотели догнать, чтобы попросить медикаментов или врача: имеем на борту больных!..
— Что за болезнь?
— Не знаем.
— Не увертывайтесь! Что за болезнь?
