В науках она явно преуспела, а в качестве партнерши принца по веселой гальярде продемонстрировала грацию и уверенность, восхитившие весь двор. А степенные испанские гранды рассыпали ей похвалы, равные тем, что этикет предписывал воздавать принцу.
Вверив ее после танца заботам матери и подождав, пока она сядет на стул, принц, вместо того, чтобы вернуться, как подобает, к отцу и испанским гостям, задержался рядом с леди Эссекс и склонился над ней в оживленном разговоре. Двор взирал на это в изумлении, поскольку подобное поведение было несвойственно молодому человеку строгих правил. И хотя леди Эссекс несколько смутило повышенное внимание, она, памятуя о репутации принца, была польщена.
Она внимательно слушала принца, отвечала ему, но смотрела совсем в другую сторону, и вовсе не от стыдливости – она украдкой поглядывала на трон. Но не на короля, а на того, кто, по обыкновению, стоял рядом с королем и кого король, по обыкновению, то трепал по плечу, то трогал за руку. Графиня исподволь бросала взгляды на длинноногого и статного молодого человека в синем бархатном костюме, разукрашенном драгоценными камнями. Синий бархат ловко облекал широкие плечи и тонкую талию, а красивая, благородной формы голова в обрамлении облака золотых волос горделиво сидела на сильной шее. Лицо его дышало юностью и здоровьем, на устах сверкала улыбка.
Она уже однажды видела его – в тот день, почти три года назад, когда он свалился с лошади на поле для ристалищ. Тогда она закричала от ужаса и боли, и долго потом в ее памяти стоял его побелевший лик. Она обратила на него внимание еще до падения, когда он гарцевал на своем белом скакуне. Уже тогда ее поразила его удаль и какой-то исходящий от него свет, а сейчас он казался ей еще более статным и сияющим.
Принц, склонившись над нею, продолжал говорить любезности. В конце концов король потерял терпение и положил предел этой ситуации. Дворцовый этикет требовал, чтобы либо он, либо его посланец пригласил графиню Вильямедина. Но поскольку рахитичные конечности короля Якова не дозволяли ему танцевать, его должен был заменить сын. И король отправил сэра Роберта Карра напомнить принцу его обязанности.
Тайно наблюдавшая за ними леди Эссекс заметила, как сверкнули перстни на королевской руке, когда он указал в их сторону, и как сэр Роберт Карр отделился от трона и направился к ним.
Когда к ней подошел его высочество, она покраснела. Теперь же, когда к ней приблизился сэр Роберт, она побледнела, хотя и понимала, что он – лишь посланец. Он остановился перед ней, и сердце ее забилось так, словно готово было выскочить из груди. Она постаралась скрыть смятение, поигрывая веером из павлиньих перьев.
Сэр Роберт склонился в официальном поклоне, как бы прося ее о снисхождении, и теперь уже вблизи она смогла оценить его грациозность и благородное самообладание. Затем он обратился к принцу, и ее неприятно поразил его резкий шотландский акцент. Впрочем, подумала она, его акцент ничуть не сильнее королевского, ведь он тоже из Шотландии (для придворных король всегда король, несмотря на все грехи и недостатки).
– Его величество просит ваше высочество подойти к нему.
Принц кивнул холодно и небрежно, будто перед ним был лакей.
Сэр Роберт на миг замер – его словно публично отхлестали по щекам. Однако на губах по-прежнему играла учтивая улыбка. Ответить на унижение? Об этом не могло быть и речи. А единственный способ скрыть унижение, на которое невозможно ответить, – сделать вид, что его и не было. Но это надо было как-то обставить. И Карр обратился к леди Саффолк. Она сидела подле дочери – грузная женщина с оспинами на лице, в котором уже невозможно было сыскать следов былой замечательной красоты. Она вполне могла оказать ему тот же прием, что и принц, но леди Саффолк была из Говардов, а Говарды теперь активно искали его дружбы и расположения. И если ее светлость и почувствовала какое-то неудобство, она быстро нашлась: ведь, в конце концов, презрение принца было выражено лишь в кивке, и она вполне могла его не заметить! Так что ее светлость отвечала Карру вежливо, даже радушно.
Его высочество с негодованием глянул через плечо, но сэр Роберт намеренно отвернулся от принца. Принцу ничего не оставалось, как поклониться леди Эссекс и твердым шагом прошествовать через весь зал к королю.
В душе сэра Роберта все бурлило, и, забывшись, он напомнил леди Саффолк, что пока не имел чести быть представленным ее очаровательной дочери (чем еще более усилил смятение, охватившее душу девушки).
Скрипачи настраивали инструменты для заключительной куранты, а сэр Роберт, склонившись над юной леди, произносил дежурные комплименты. Когда то же самое говорил ей принц, когда взгляды всего двора были устремлены на нее, она ответами не затруднялась. Теперь же она словно онемела. Она могла лишь улыбаться и робко поглядывать на него, словно ее слепил его ровный взгляд, в котором не было ничего от той увлеченности, с какой взирал на нее принц Генри.
Принц повел в танце красивую испанскую графиню; королева шла в паре со статным графом Пемброком; принцесса Елизавета дала руку графу Вильямедина, и остальные благородные пары тоже поспешили занять свое место на паркете. Сэр Роберт полностью отдался мстительному чувству и пригласил на танец леди Эссекс. Она так охотно приняла приглашение, что он даже поразился – по правде говоря, отказ под благовидным предлогом удивил бы его куда меньше.
Музыканты ударили по струнам. В этой степенной куранте сэр Роберт был столь же грациозен, как принц – в веселой гальярде. Голову он держал высоко, и в глазах его, когда он встречался с надменным взглядом его высочества, мелькала насмешка. В медленном темпе леди Эссекс, однако, двигалась с меньшей уверенностью, чем в бурной гальярде; она бранила себя за это, но партнер не замечал ее неловкости: он был настолько занят сведением счетов с принцем Генри, что едва ли обращал внимание на свою очаровательную даму.
Ведя леди Эссекс через весь зал к матери, он поблагодарил ее:
– Ваша светлость оказали мне честь, которой ваш ничтожный слуга недостоин.
На этот раз она быстро нашла ответ:
– Ваши достоинства не столь уж ничтожны, сэр Роберт.
– Они ничтожны в сравнении с оказанной мне честью, мадам. Все познается в сравнении. Она взглянула на него и вновь отвела глаза.
– Вы, кажется, смеетесь надо мною, – сказала она, и он уловил в ее голосе непонятные для него нотки горечи. Неужто это дитя уже искушено в искусстве флирта, и эти нотки не что иное, как вызов? Или она вполне искренна? Он привык отвечать искренностью на искренность, какой бы она ни была – действительной или притворной.
