— Бальбоа! — в голосе незнакомца прозвучала тревога. — Боже милосердный! Сколько раз повторять: нет меня! Я мертв, мертвее египетской мумии! Более того, меня съели акулы, с которыми вы в недобрый час разминулись.
— Я пришел не для того, чтобы просить у вас денег, — возразил эстремадурец.
— Лучше попросите у собаки кость! — огрызнулся Охеда.
— Клянусь вам! Я лишь сопровождаю одного человека, который очень желает встретиться с вами: это супруг доньи Марианы Монтенегро; некий Сьенфуэгос по прозвищу Силач.
Изнутри послышался изумленный возглас, а через минуту циновка откинулась, и за ней показался знаменитый капитан, храбрейший из храбрых и лучший фехтовальщик своего времени, которому пришлось встать на цыпочки, чтобы рассмотреть лицо рыжеволосого гиганта.
— А ведь точно! — воскликнул он радостно. — Пресвятая Дева! Ни за что бы не поверил!
Он жестом пригласил их войти; когда же гости разместились на вытертых циновках, составлявших почти единственную мебель в доме, хозяин протянул руку, чтобы коснуться бороды Сьенфуэгоса и убедиться, что его гость — действительно человек из плоти и крови, а не волшебное видение.
— Сколько лет я слышу о ваших подвигах! По правде сказать, я не верил во все эти россказни, считал их байками — и вот вы здесь, в моем собственном доме!
— Почему же вы в них не верили? — удивился канарец.
— Слишком уж идеальным вы выходили, если верить рассказам доньи Марианы, — признался Охеда. — Но сначала расскажите, как вы поживаете.
— Не слишком хорошо, признаюсь честно, — ответил Сьенфуэгос. — Слишком много несчастий случилось в последнее время, а теперь вот еще и Анакаона...
— С принцессой что-то случилось? — встревожился Охеда. — Неужели Овандо?..
— Обманом захватил ее в плен, а теперь собирается повесить, — закончил канарец.
— Ублюдок! — выругался отважный капитан. — Я знал, что от этого «дружеского визита» не стоит ждать ничего хорошего, но мне и в голову не приходило, что он осмелится на такое...
— Тем не менее, осмелился. И если ветер не переменится, то, скорее всего, уже завтра он будет здесь. Именно поэтому я и решился вас побеспокоить.
— Вы правильно поступили, — ответил Охеда, крепко пожимая ему руку. — И я благодарен вам за это! Я глубоко привязан к Золотому Цветку, она занимает большое место в моей жизни.
Легким кивком он указал на туземку, молча сидевшую на корточках в дальнем углу комнаты, и добавил:
— Наши пути разошлись, а потом я встретил Исабель, но тем не менее, я по-прежнему считаю ее одной из самых восхитительных женщин, каких встречал в своей жизни. Что я могу для нее сделать?
— Мы еще и сами не знаем, — вмешался Нуньес де Бальбоа, который до сих пор старался держаться в сторонке, зная, что Охеда не слишком его жалует. — Но могу вас заверить, что если и есть на земле человек, которого губернатор может послушать, то это вы.
— Я? — смутился тот. — Почему вы думаете, что он меня послушает?
— Потому что вы — Алонсо де Охеда.
— Алонсо де Охеда! — с горькой иронией повторил тот. — Да, конечно, я Алонсо де Охеда — и что? Посмотрите, как я живу! Да и то, эта хибара принадлежит не мне, а дяде моей жены. Вот уже три дня, как мы почти ничего не ели, — он печально рассмеялся. — И вот скажите теперь: многого ли стоит Алонсо де Охеда, если он неспособен ни жить, как цивилизованный человек, ни прокормить семью? Что я могу сделать для других, если ничего не могу сделать для себя самого?
— Бросьте, капитан, — примирительно ответил Бальбоа. — Разумеется, проклятая гордость не дает вам равнять себя с Овандо, поскольку официально вы являетесь губернатором куда более обширной и богатой провинции Твердая Земля, однако ваше имя по-прежнему способно открыть многие двери; не то что мое, при звуке которого все двери запираются на засовы.
— Вы сами сделали все для того, чтобы они перед вами закрылись, — заметил Охеда. — На этом острове не найдется ни одного мужчины, которому вы не задолжали денег, и ни одной женщины, на которой не пообещали бы жениться. Вы величайший в мире обманщик, склочный, ленивый, блудливый, вечно пьяный, только и умеющий, что раздавать пустые обещания, которым давно уже никто не верит.
— Согласен, я никогда не был образцом добродетели, — ответил Бальбоа. — Но это не моя вина, а вина моего отца, от которого я унаследовал все эти пороки, — отмахнулся он. — Но это не относится к нашему делу, а что действительно имеет значение, так это чем мы реально можем помочь принцессе. Насколько я помню, капитан Кастрехе, назначенный теперь военным советником губернатора, когда-то служил под вашим началом.
— Так и есть. Но как офицер он полный профан, а как мужчина — натуральный кастрат, которого интересуют лишь деньги.
— Если вопрос в деньгах, то у меня немного есть, — признался Сьенфуэгос. — Деньги Ингрид уже закончились, но я думаю, что люди губернатора не откажутся от золота Анакаоны.
— Золото Анакаоны! — с улыбкой произнес Охеда, словно иронизируя над самим собой. — Я помню, как она предстала передо мной, вся увешанная золотом с головы до ног, а я — каким же безумцем я был тогда! — снимал с нее все это золото и бросал его в воду, чтобы она поняла — я люблю ее, а вовсе не ее богатства.
— Вы бросали золото в море? — ошеломленно повторил Бальбоа. — Вы шутите!
— Это была величайшая глупость в моей жизни! — с горечью признался Охеда. — Там были ожерелья, браслеты, серьги и золотой нагрудник, украшенный драгоценными камнями стоимостью в целую империю. Боже мой! В ту минуту мне казалось, что я поступаю романтично, но сейчас понимаю, что это была самая настоящая глупость. Если бы я сохранил все эти вещи, сейчас мы могли бы выкупить Анакаоне свободу.
— А еще говорят, будто бы самый чокнутый тип на всем острове — это я! — посетовал Бальбоа. — Ну ладно! То золото давно уже на дне моря, там оно и останется. Давайте забудем о нем и перейдем к сути. Что вы собираетесь предпринять, чтобы повлиять на Овандо?
— Ничего.
— Весьма немного!
— Я человек действия, а не подковерных интриг, — ответил Охеда. — Разбирайся я чуть лучше в придворных дрязгах — быть может, жил бы теперь в замке, а не в этой лачуге. Мне остается лишь повторить: что я могу сделать для другого, если не могу сделать этого даже для себя?
— Думаю, вам стоит смирить гордость.
— А вы придержите язык, Бальбоа! — едва не подскочил рассерженный Охеда. — Следите за словами, если не хотите познакомиться с моей шпагой.
— Я признаю, что со шпагой вы могли бы и меня одолеть, — ответил тот. — Никто не сомневается, что вы лучший фехтовальщик на земле. Зато я мог бы взамен научить вас смирению, когда оно необходимо для дела, а нет более благородного дела, чем спасти принцессу Анакаону от виселицы.
