Ведь недаром раньше в Риме стать консулом — то есть занять высшую государственную должность в республике — можно было после сорока. Август же — и это вполне объяснимо — старался назначать своих родственников на важные посты как можно раньше. Он хотел, чтобы его наследники поскорее познали тонкости управления государством. А привыкшие к другому укладу граждане начинали ворчать — вот, мол, мальчишка, что он может, что умеет? И уже заранее настраивались на поиск всевозможных недостатков и промахов, свойственных юношескому возрасту.
И все же рискну утверждать, что Марк Агриппа Постум — это достойный, честный, благородный человек. Порывистый — да, может, он чересчур любит вино, да и женщин не сторонится, но много ли, скажи, было в истории Рима людей совсем без недостатков? Я что-то не припомню ни одного. И в этом как раз и заключается мудрость бессмертных богов.
Так что, поверь мне — при всей своей запальчивости и несдержанности — кстати, вполне вероятно, что годы, проведенные на острове, изменили его к лучшему — Постум был бы все же гораздо более достойным правителем, нежели угрюмый, подозрительный Тиберий, обиженный на весь мир и ненавидящий людей, которые его окружают.
Тем более, если Постум получит верховную власть, я уверен, что на помощь ему охотно придет Германик — человек рассудительный, спокойный, уравновешенный. Вот пара, которая смогла бы ввести страну в подлинно золотой век.
Сатурнин с горечью махнул рукой.
— Э, да что тут говорить! Но ведь это понимаю не только я, к сожалению. Императрица Ливия тоже прекрасно отдавала себе отчет, что юношеские выходки Постума — дело временное, и очень скоро он станет по-настоящему взрослым. А тогда уж Август, конечно, назначит наследником именно своего внука, а не ее любимого Тиберия. И она приступила к действию.
Систематически и регулярно сама императрица или кто-то из ее верных слуг — преподаватели, сенаторы, отцы семейств — стали как бы невзначай жаловаться Августу: юноша не проявляет склонности к учебе, не уважает старших, много пьет, недостойно ведет себя по отношению к дочерям уважаемых граждан и так далее. Август хмурился, но молчал. Он очень любил Постума, и молил богов, чтобы тот наконец исправился.
Ливия убедила мужа, что пока не стоит доверять молодому Агриппе какой-нибудь серьезный пост, пусть-де образумится сначала. И вот так на место командующего Далматинской армией был назначен не Постум, который имел на это приоритетное право, а Германик. Но императрице не удалось посеять вражду между своим внуком и потомком Августа — юноши по-прежнему уважали и любили друг друга.
Тогда в заговор была вовлечена Эмилия — совсем еще девчонка, дочь сенатора Эмилия Павла, сына цензора и Юлии Младшей, внучки Августа и сестры Постума. Эта вертихвостка, уж не знаю, за какие посулы, согласилась предстать перед цезарем и заявить, что Постум делал ей, своей племяннице, неприличные предложения, а когда она с возмущением отказалась, попытался ее изнасиловать. Дескать, только приход раба-садовника помешал ему осуществить гнусные намерения.
Август, потрясенный до глубины души, приказал немедленно подвергнуть раба пытке. А поскольку следствие вел доверенный человек Ливии, раб полностью подтвердил слова Эмилии. Можно себе представить, какие мучения ему пришлось испытать в подземельях Туллиана.
Взбешенный цезарь — подстрекаемый женой — отказался даже выслушать беднягу Постума и распорядился сослать его на остров Планация, это недалеко от Ильвы, возле Корсики.
Молодого Агриппу схватили в ту же ночь и тайно перевезли на место ссылки.
Лишь через несколько дней появился цезарский указ, объяснявший причины такого решения. Уверяю тебя, Луций, каждое слово там было продиктовано Ливией.
Август потом еще долго не находил себе места, я уверен, что сейчас он жестоко терзается сомнениями, но наш мудрый цезарь — как я уже не раз говорил — полностью доверяет своей достойной супруге и не осмелится возразить ей без очень и очень веских оснований.
А теперь представь себе, что такие основания у него появились.
Сенатор умолк, выжидательно глядя на Либона.
— Что ты хочешь этим сказать? — взволнованно спросил тот, приподнимаясь со скамьи.
— Только то, что у меня есть доказательства невиновности Постума и участия Ливии во всей этой грязной истории.
Юноша вспыхнул, его щеки залила краска; он порывисто вскочил на ноги.
— Есть доказательства? — воскликнул он. — Но тогда почему же ты молчишь? Ведь еще можно все исправить!
— Можно, — кивнул Сатурнин. — Даже нужно. И поверь — мы прилагали к этому все усилия. Да и ты сам поездкой к Фабию внес свою лепту в наше дело.
С самого первого дня ссылки Постума мы не жалели сил, чтобы вернуть его оттуда. И были уже близки к победе буквально через несколько месяцев. Мы уже собирались открыть Августу глаза, но тут вдруг...
Сатурнин развел руками.
— Ливия снова нас опередила. Все та же Эмилия вновь предстала перед цезарем и обвинила свою мать — внучку Августа — в оголтелом разврате, во что принцепс поверил даже слишком легко: ведь до сих пор в его душе зияет незаживающая рана после позора, который его заставила пережить дочь.
Так что он сразу смирился с тем фактом, что и Юлия Младшая подвержена пороку, а когда Ливия осторожно намекнула, что, видимо, это наследственная черта, то и шансы Постума резко уменьшились.
Каюсь, в той ситуации мы не решились выступить с нашими обвинениями, чтобы не навлечь на себя гнев цезаря. Он ведь и так уже косо смотрел на нас после истории с Гаем.
А тут масла в огонь подлил еще и сенатор Эмилий Павел, муж Юлии и отец Эмилии — некогда порядочный и честный человек, но с тех пор, как он пытался составить заговор против Августа и был разоблачен шпионами Ливии, Павел всецело находится во власти этой женщины. Шантажируемый ею, он вынужден был подтвердить все обвинения против своей жены.
Это добило Августа. Юлию Младшую тоже сослали.
Мы потерпели еще одно поражение, но борьбы не прекратили. И вот, наконец, недавно у нас появились еще более убедительные доказательства. Я начал действовать.
Доверенный человек тайно отвез мое письмо Германику, который командует сейчас армией на Рейне. Тайно, поскольку Ливия очень опасается того, что ее внук узнает правду, а зная любовь к нему Августа, прекрасно понимает, что вот тогда-то цезарь задумается всерьез и переубедить его будет трудно.
Она окружила Германика густой сетью своих шпионов и ни на миг не выпускает из-под наблюдения, следит за каждым его шагом, перехватывает его корреспонденцию, стремясь не допустить контактов с нами, изолировать Германика от столицы. Конечно, она понимает, что долго это продолжаться не может, что, рано или поздно, мы все равно должны объясниться с ним, поэтому императрица играет на время, а сама пока готовится к решительному ходу, который — если ей удастся его осуществить — может буквально поставить нас на край гибели. И если мы не опередим ее, то... Ну, ладно, об этом позже.
