При первой встрече Зорге произвел на меня неприятное впечатление. Острый, пронизывающий взгляд этого высокого голубоглазого человека не становился теплее даже тогда, когда он улыбался.
Зорге был на редкость общительным человеком и пользовался большим уважением и авторитетом. Но почему? Может быть, потому, что он считался талантливым журналистом, а может быть, и потому, что ему приписывали большие связи с высшими руководителями рейха. Во всяком случае, мне оставалось только следовать примеру остальных в отношении Зорге, который был любимцем посла и старшего советника Отта.
В первые же дни своего пребывания в Токио я познакомился с двумя другими завсегдатаями всех дипломатических и официальных приемов. Одного из них звали Максом Клаузеном, который представился мне как владелец крупной экспортно-импортной конторы. Другой, югослав по национальности, — Бранко Вукелич — считался видным иностранным журналистом. Оба мне не понравились.
Тем временем у Клаузена появилась причина поскорее забыть о своей ссоре с Зорге. От одного из связных он узнал, что Анна прибыла в Шанхай и ждет его там. Клаузен попросил у Зорге разрешения съездить за супругой. После недолгого раздумья Зорге решил воспользоваться поездкой Клаузена для встречи со связным из Москвы. Как только было получено согласие Москвы, он вручил Клаузену несколько роликов микрофотопленки — и тот отправился в путь.
Не успел Клаузен устроиться в поезде, как рядом с ним уселся агент японской контрразведки. Капельки пота выступили на лбу Клаузена, а сверток с микрофотопленками жег ему грудь. Макс, пытаясь успокоиться, стал смотреть в окно, но и там перед ним все время мелькало отражение лица контрразведчика. На Клаузена посыпались вопросы. Стараясь сохранять спокойствие, Макс показал японцу удостоверение личности и представился как владелец фирмы. Но это не удовлетворило контрразведчика. Вопросы посыпались снова. Как давно он живет в Японии? Куда и зачем едет? Кто бы мог поручиться за него в Токио? Чем занимается его фирма? Зачем он все-таки приехал в Японию? На суде несколько лет спустя Клаузен об этом случае сказал следующее: «Мне сразу показалось, что у него есть основание подозревать меня, и я почти примирился с мыслью о неизбежном аресте. Когда же прошло двадцать минут и об аресте не было сказано ни слова, во мне зародилась крохотная надежда. Все это время я должен был сохранять на своем лице какое-то подобие улыбки, чтобы скрыть свой страх. Прошло полчаса, и я убедился, что он играет со мной, что он сел на поезд, уже имея приказ о моем аресте. Затем так же внезапно, как и появился, он пробормотал что-то невнятное и исчез. Он даже не потрудился обыскать мой багаж, что было обычным явлением при подобных поездках».
На пароходе, направлявшемся в Шанхай, Клаузен все время находился около борта. Его не покидала мысль об угрозе ареста. Он сжимал рукой фотопленку в кармане, готовый в любой момент выбросить ее за борт, но никто даже не приблизился к нему. Дорого обошлась ему эта поездка. Даже нескрываемая радость Анны, встретившей его на причале, не вывела Клаузена из состояния нервного потрясения. В такси по пути в гостиницу он не обращал никакого внимания на без умолку болтавшую супругу. В гостинице Клаузен сразу же улегся в постель и проспал около шести часов, а Анна все это время сидела у его постели и удивлялась странному поведению супруга.
Через три дня Макс пришел в себя от тяжелого нервного потрясения, и супруги вместе возвратились в Токио. Анна стала полноправной хозяйкой в доме Клаузена в районе Адзабуку.
Когда Клаузен доложил Зорге о допросе, которому он подвергся в поезде, ему было приказано приостановить радиопередачи на неопределенное время и заняться с особым усердием своей обычной коммерческой деятельностью. Клаузен с радостью сделал все, что ему сказали. У Зорге была еще и другая причина для подобного распоряжения. Во время отсутствия радиста Зорге заметил, что двое его японских слуг, повар и мальчик-слуга, стали вести себя как-то странно. Он понаблюдал за ними несколько дней и заметил, что они несколько раз горячо спорили на кухне о своем хозяине. Как-то вечером он пригласил их к себе в гостиную и спросил, почему они себя так ведут. Вначале от них ничего, кроме невнятных извинений, добиться не удалось. Зорге сделал вид, что рассержен и приказал им собирать свои вещи, если они не хотят сказать правду. Он бросил деньги на стол и сказал, чтобы к утру их не было в его доме. Тут оба японца, испугавшись, что могут потерять легкую и хорошо оплачиваемую работу, начали громко пререкаться, кому говорить первому.
Мало-помалу Зорге удалось сложить кусочки их сбивчивого рассказа. Примерно месяц назад в его отсутствие в дом пришел шпик кемпетая, одетый в штатское. Он доставил его слуг в полицию, где их стали подробно расспрашивать о каждом шаге их хозяина, о его личной жизни и привычках, о том, кто чаще всего бывает у него, интересовались его имуществом. Это продолжалось несколько часов, и двум вконец перепуганным слугам разрешили уйти только после того, как они дали согласие шпионить за своим хозяином и сообщать о каждом его шаге в полицию. С тех пор они не переставая спорили между собой: что им делать. Повар хотел точно соблюдать договоренность — просто из страха, а мальчик-слуга предлагал давать вымышленные сведения, так как Зорге был хорошим, щедрым хозяином.
Когда они оба закончили свой путаный рассказ, Зорге сначала разразился смехом, а потом, к немалому их изумлению, разрешил им делать все именно так, как хотела полиция. Более того, он сказал, что поможет им выполнять свой долг и будет точно сообщать им, выходя из дому, куда направляется. Хотя оба японца и не поняли своего странного хозяина, они расплылись в радостных улыбках и, довольные, пошли заниматься своим делом.
Каждый раз, когда Зорге собирался уходить, он говорил им, куда идет. Как только он покидал дом, слуги тотчас же сообщали полученную информацию в полицию по телефону. Поскольку это повторялось несколько раз в день и сведения всегда были верными, полиция стала удивляться, откуда слугам заранее известно, куда пойдет их хозяин. Для нового допроса слуг был послан другой шпик. Их объяснение было проще простого. Конечно, они знают, куда направляется их хозяин и чем он занимается. Разве он сам не говорит им об этом, когда уходит из дому? И разве он сам не разрешил им звонить об этом в полицию? Разъяренный сыщик поспешно вернулся в управление и доложил обо всем начальнику. Больше обоих слуг не беспокоили.
Зорге был далек от того, чтобы недооценивать японцев. Опыт Клаузена, да и его собственный, мог свидетельствовать о повышенном внимании полиции к действиям всех иностранцев, но он мог также означать и специальное расследование его группы. Как бы там ни было, Зорге не рисковал. Он продолжал получать сообщения от Вукелича, Одзаки и Мияги, но ничего не отправлял в Москву ни по радио, ни с курьером.
