— Да, господин!
— Теперь постарайся узнать у этой девушки, когда она принесет тебе пищу, все, что она знает про старого индейца. Покажи ей, что ты член общества, и она заговорит. Узнал ли тебя кто-нибудь?
— Не думаю. Было уже слишком темно, когда мы прибыли.
В столовой, бывшей монашеской трапезной, за столом сидели девять человек, уже виденных нами; среди них только один белый, остальные были метисы. Дон Педро продолжал сидеть на прежнем месте, занятый оживленным разговором с сыном. Ни одно из этих лиц не внушало ни малейшего доверия, приходилось полагаться только на самих себя.
— Позвольте познакомить вас со своим управляющим, сеньором Смитом из Техаса. Он американец и будет рад возможности поговорить по-английски, тем более, что, несмотря на долгую практику, испанский язык у него сильно хромает.
Американец поклонился, и я еще отчетливее увидел его лицо. Что это было за выражение! Дон Педро велел подавать ужин и сам повел сеньора Джеймса на почетное место. Меня посадили отдельно, немного в стороне, за особым столом. Таким образом я имел возможность кое-что сообразить и еще больше наблюдать. Я видел, как хозяин старательно подливал вино в стакан сеньора Джеймса, говоря:
— Отведайте этого вина, оно великолепно, хотя за него не заплачено ни гроша… на таможне. Ваше здоровье!… А вы знаете, что на «Санта Марии» считали, что у вас «черный» глаз и что это именно вы сглазили погоду?
— Я ничего не слышал об этом, — отвечал сеньор Джеймс, — но полагаю, что вам осталось недолго смотреть в них… Ведь завтра мы соберемся в дальнейший путь.
— Все это глупости, друг мой! Неужели вы думаете, что мы верим в такие нелепости? Многое говорится для шутки. Вот, например, ваш товарищ, тот индеец, дон Игнасио, если не ошибаюсь, тоже шутил, когда порочил мое имя на пароходе. Я думаю, что сам он не верил тому, что говорил, не так ли, индеец?
— Если вам непременно нужно узнать мое мнение, дон Педро, — ответил я со своего места громко, при общем молчании, — то я полагаю, что некоторые сказанные слова и некоторые совершенные действия должны быть забыты под вашим гостеприимным кровом.
— Вы отвечаете, как оракул, как, вероятно, отвечал последний индейский царь Монтесума завоевателю Кортесу, пока тот не нашел способа развязать ему язык. Великий был человек Кортес, он умел обращаться с индейцами!
После некоторого молчания хозяин вновь обратился к сеньору Джеймсу:
— Скажите, пожалуйста, сколько нас сидит за столом?
— Считая моего друга, тринадцать, — отвечал Стрикленд.
— Вот еще недавно у меня гостили два американца, земляки дона Смита, желавшие открыть здесь большую торговлю. Нас тоже было тринадцать, и что же? Выпили они лишнее и потом повздорили в отведенной им комнате. Наутро мы нашли их обоих мертвыми; они, вероятно, в ярости перекололи друг друга. Нам пришлось испытать даже некоторые неприятности по этому поводу!
— Действительно, странно, что двое пьяных убили друг друга!
— Так, именно так, сеньор! Одно время я думал, что это дело рук моих индейцев. Но где им! Это народ расслабленный. Теперь правительство нянчится с ними, а я того мнения, что наши отцы умели лучше обращаться с ними. К счастью, мы живем здесь вдали от всяких волнений и можем…
Он не договорил, что именно он может и, выпив стакан вина, продолжал:
— Между ними есть, впрочем, какие-то чародеи, знающие места, где лежат несметные сокровища, но они ничего не хотят сказать, ни слова!… Вот в моем доме теперь живет один такой индеец, даже не крещеный, а с ним дочь, прекраснее ночи… Я, пожалуй, покажу вам ее завтра, но в таком случае вы навсегда пожелаете остаться с нами. Как она хороша, как хороша, хотя в сердце ее вселился сам сатана! Я ни одному из этих господ не показал этой девушки, но сегодня ночью Хосе нанесет визит ее отцу и ей… Я очень рассчитываю на его умение убеждать!… Поверите ли, этот старик знает, где лежат сокровища, которые каждого из нас сделают богаче английского короля. Я сам слышал об этом от них… Отчего же вы не пьете? Налейте себе стакан… Ваше здоровье!
— Послушайте, сеньор! — продолжал хозяин после нового стакана. — Если вы интересуетесь развалинами и индейцами, то, вероятно, слышали рассказы про народ, живущий в долинах области внутри страны, куда не проникала нога ни одного белого. Там, говорят, построены роскошные города, полные золота. Другие говорят, что это сказки, но я всегда думал, что в этом есть доля правды… И вот несколько месяцев тому назад я услышал про одного индейского врача, пришедшего с какой-то женщиной из глубины страны, он часто здесь бродил и меня мало интересовал. Два месяца тому назад один индеец дал моим людям в уплату сбора, который я установил со всех проходящих по моим владениям для покрытия расходов по устройству дорог… дал, говорю я, монету из чистого золота с изображением на ней сердца…
Дон Педро осушил еще один стакан вина.
— Вы, может быть, не знаете, что сердце у индейцев есть символическое изображение чего-то, но чего именно, знает разве один сатана. Я очень заинтересовался и допросил индейца; он сказал мне, что получил монету от старого врача, указал и место, где живет этот пришелец, но соврал, так как я тщетно искал его долгое время. Пришлось прибегнуть к хитрости… Я отыскал отца и дочь. И очень просто!… Я подослал своего доверенного к одному индейцу, который был у старого врача и через него заманил хитрую лису к себе под предлогом лечения больного ребенка, которым оказался ваш покорный слуга дон Педро!
Дон Педро громко расхохотался, и ему вторили прочие его друзья.
— Когда я запер их с помощью двух моих людей, то старик пришел в такую ярость и угрожал нам такими проклятиями, что волосы у меня стали дыбом, а один из моих подручных, тот самый, который так ловко придумал историю о ребенке, сошел с ума и от страха отдал Богу душу на следующий день. Узнав об этом, другой участник этого дела испугался подобной участи и бежал отсюда… неизвестно куда, так что теперь я один знаю, где спрятаны заморские звери. Я поджидал сына, потому что не могу вполне довериться остальным… Когда мои пленники немного успокоились, я спросил их, откуда они добыли известные мне кружки золота. Но старик упорно говорил, что ничего не знает. Для меня не было сомнений, что он бессовестно лжет, и я прибегнул к другой хитрости: келья, в которую они были заключены, имела особые потайные окна в соседнее помещение, — таких тайников в доме много, — откуда можно было видеть и слышать все, что в ней делалось. Однажды я провел несколько часов в подобном помещении, по мне прыгали крысы, но я терпеливо ожидал и наконец услышал разговор между отцом и дочерью, которая подошла к позолоченному распятию на стене.
