Баилардино накрыл ладонью руку жены.
— Она, Пьетро, не говорит тебе, что каждую ночь Ческо просыпается весь дрожа. Он нам не рассказывает, что ему снится, но сны наверняка ужасные.
Ужин закончился, и Баилардино отпустил слуг. Он стал излагать планы на завтрашний день. Катерина, как обычно, тоже высказывалась.
Для Пьетро главное было подать сигнал войску Угуччоне.
— Кангранде велел нам звонить в колокола собора, — сказал Баилардино. — Собор близко от места сражения, и падуанцы подумают, что это сигнал тревоги, а не знак начинать атаку.
— Да, — возразил Пьетро, — но не получится ли так, что мы будем вовсе отрезаны от собора? В таком случае мы не сможем дать сигнал.
— Не получится, не волнуйся, — заверил Ногарола. — На колокольне засядет десять моих солдат, еще дюжина двинется к ней сразу, как только начнется битва. Колокольня будет самым укрепленным зданием в Виченце.
— Как солдаты узнают, что настало время давать сигнал?
— Я сам подъеду и скажу им.
Пьетро взглянул на Катерину.
— Вы уверены, что в палаццо будет безопасно? Не лучше ли донне да Ногарола вместе с детьми на день уехать из Виченцы?
— О да, он бы с удовольствием меня куда-нибудь отправил, — произнесла Катерина, прежде чем ее муж успел открыть рот. — Но сначала ему придется заковать меня в кандалы, заткнуть мне рот кляпом и завязать глаза. — Катерина проигнорировала непристойность, сказанную в ответ синьором да Ногарола, и продолжала: — Здесь мой дом. Никто меня не заставит его бросить. Вдобавок у падуанцев наверняка полно шпионов в Виченце. Нас все равно выдадут. Нет, мы хорошо подготовились.
Вскоре Катерина ушла. Пьетро, Морсикато и Баилардино еще некоторое время играли в кости. Морсикато проиграл все партии и обещал выплатить проигрыш назавтра, если останется в живых.
Незадолго до полуночи Пьетро вошел в отведенные ему покои. Фацио спал под дверью на соломенном тюфяке; правда, он подскочил и спросил, не нужно ли чего синьору.
— Не нужно, спи, — отвечал синьор.
Пьетро разделся и взобрался на великолепную высокую кровать. Вино и усталость сделали свое дело — Пьетро не думал об опасностях, которые сулил завтрашний день. Ночь была жаркая, и он решил спать без одеяла. Быстро, но искренне помолившись, Пьетро почти тотчас уснул и увидел сон.
Ему снилось, будто он спускается к реке по каменистому склону. Пейзаж походил на окрестности реки Адидже, только там, во сне, вероятно после оползней, берег был усеян огромными валунами. Вместе с Пьетро бежал свирепый черный пес — они оба спасались от чего-то ужасного, что преследовало их по пятам и швыряло сверху камни. Пьетро и пес знали, что спасутся, только если пересекут реку.
На противоположном берегу шла битва. Кентавры сражались по двое. Они не использовали луки и стрелы, как полагается кентаврам, — у них были странные кривые мечи, рассекавшие воздух подобно молниям. В воздухе зависла кровавая морось. Как только один кентавр погибал, на его место тотчас вставал другой. Войску кентавров не было конца. Ниже, в реке, корчились обнаженные люди — одни стояли в воде по колено, другие по самую макушку.
Это была не Адидже. Люди корчились в крови и огне. В горящей реке из крови.
Внезапно, как бывает во сне, Пьетро увидел все под другим углом. Пьетро и пес по-прежнему находились выше места сражения, кентавры по-прежнему размахивали кривыми мечами, над кровавой рекой по-прежнему клубился дым. Но Пьетро больше не попирал ногами острые камни — он стоял на балконе Скалигера, нависшем над Ареной.
Черный пес превратился в юношу. Не глядя на Пьетро, он произнес:
— Теперь мы в безопасности.
Но он ошибся. Кентавры остановились на середине реки и внезапно подняли головы. Один кентавр закричал:
— A qual martiro venite voi che scendete la costa? Ditel costinci![70]
Другой указал на Пьетро и завопил:
— Siete voi accorti che quell di retro move cio ch’el tocca? Cosi non soglion far li pie d’I morti![71]
Остальные кентавры завыли, зарычали, заржали. Даже окровавленные трупы, лежавшие на Арене, повернули головы.
Бывший пес вытянул вперед руки, как будто желая защититься от густеющей злобы.
— Это правда, — раздался голос. — Он не умер! Я его проводник: так просила донна Катерина.
Пьетро внезапно понял, что видит сон, потому что вспомнил эту сцену. Ее описывал отец в своей «Комедии». Пьетро стало легче — теперь он знал, что будет дальше. Он, Пьетро, взберется на спину одного из кентавров и пересечет реку.
Однако его спутник оказался вовсе не Вергилием. В юноше Пьетро узнал Ческо, с презрением встретившего его взгляд. Волосы у Ческо потемнели и спадали до самых плеч. Ческо вытянулся, возмужал. Только глаза остались зелеными, не как у людей.
— А ты кого ожидал увидеть?
Пьетро уставился в лицо юноши, который был с ним теперь одного роста.
— Бога. Или поэта.
— Я тебе и за Бога, и за поэта! — Ческо улыбнулся, показав два ряда длинных, почти собачьих зубов — совсем не таких, как у Кангранде. На шее Ческо болталась цепь с кольцом. Ческо окинул взглядом поле битвы, издал душераздирающий вой и спрыгнул с балкона. Подхватив упавший меч, Ческо принялся рубить направо и налево. Все кентавры, ожидающие очереди занять свои места в парах, бросились к нему, желая разорвать наглеца. Меч косил кентавров одного за другим. Пьетро тоже орудовал мечом и видел, что Ческо не настигает кентавров, вошедших в реку. Остановившись на берегу, он позвал:
— Ты идешь?
— Меркурио! — кричал Пьетро. — Меркурио!
— Пожалуй, хватит, — произнес мальчик-воин, рассмеялся и рассек надвое очередного кентавра. — Si Dieu ne me veut ayder, le Diable ne me peut manquer!
Пьетро заметил, что мальчик держит меч одной рукой. Вторая, левая, висела на белой перевязи. Бинты из белых быстро становились алыми.
Пьетро проснулся и подскочил на постели. Простыни были мокры от пота, юноша обонял запах собственного страха.
— Синьор, — из глубины комнаты позвал Фацио. — Вам плохо? Вы кричали.
— Н-ничего, — отвечал Пьетро, вцепившись в одеяло так, что побелели костяшки пальцев. Зубы у него клацали, несмотря на духоту. — П-прос-сто д-дурной сон. Н-не волнуйся. С-спи.
Пьетро слышал, как Фацио снова улегся, дождался, пока дыхание мальчика станет ровным. Затем Пьетро спустил ноги с кровати на плиточный пол и уронил голову в ладони.
«Нервы, и ничего кроме нервов. Я боюсь завтрашней битвы — точнее, сегодняшней. Я не оракул, не прорицатель. Мои сны — просто сны».
Однако дело было в том, что этот сон Пьетро уже видел. Три года назад, в тот день, когда его ранили в ногу, Пьетро лежал в палаццо семейства да Ногарола, и ему снился этот сон. Лишь теперь Пьетро его вспомнил. Правда, в первом сне мечом орудовал сам Кангранде.
