– Это правда, – согласился Арман, в душе у которого вдруг пробудились ревнивые подозрения.
– Наконец, – добавила она, – есть еще тайна, которую вы поклялись раскрыть. Вам хочется узнать, почему висел мой портрет в алькове студента Фредерика Дюлонга, какого рода мои отношения к Блиде и кто должен был войти ко мне через то окно, откуда явились вы?
Арман молчал. Но молчание служило подтверждением слов Дамы в черной перчатке.
– Вот этого-то вам и не узнать никогда! – заключила она.
– Ах! – с испугом воскликнул Арман.
– Итак, видите, – заметила она насмешливым тоном, – что вы любите вовсе не меня, а тайну, которая меня окружает.
Эти слова были так верны, что Арман, не найдя, что возразить, воскликнул с порывом страсти:
– Ну, пусть будет по-вашему, оставайтесь для меня загадкой, тайной, не говорите мне ни откуда вы явились, ни куда отправитесь, но позвольте мне любить вас…
И он бросился перед нею на колени и, взяв в свои руки ту ручку молодой женщины, на которой не было перчатки, покрыл ее жгучими поцелуями. Она не отнимала руки. Казалось, она наслаждается наивным увлечением и юношеской кипучей любовью, в которой Арман клялся ей на берегу необозримого моря, у подножия скал; и ей чудилось, что море и скалы вторят его клятве, чтобы придать ей странную торжественность. Но она вдруг вырвала свою руку и спросила:
– Хотите опять увидеть меня, хотите видеть меня часто… каждый вечер?
– О, возьмите взамен мою жизнь!
– Нет, я хочу меньшего. Я хочу, чтобы вы поклялись мне никогда не пытаться узнать, кто я, чтобы вы никому не говорили, ни отцу, ни Фульмен, ни одному человеку в мире о наших свиданиях; этой ценой вы можете видеть меня здесь каждую ночь…
– Клянусь вам! – воскликнул Арман, торжественно поднимая руку к небу!
– Помните, – продолжала она, – что в тот день, когда вы нарушите клятву, удар кинжала пронзит ваше сердце, и никогда людское правосудие не узнает, чья рука направила его.
Арман улыбнулся.
– В таком случае я проживу долго, – сказал он с оттенком горделивого торжества.
И он снова взял руку Дамы в черной перчатке и поднес её к губам, не заметив злой улыбки, скользнувшей по губам молодой женщины.
«Безумец!» – означала эта улыбка.
Арман стоял несколько времени на коленях перед Дамой в черной перчатке, покрывая ее руку поцелуями и шепча тот очаровательный вздор и невинные глупости, которые льются из сердца человека в час восторга и безумия.
– Довольно, дитя, – произнесла она растроганным голосом, который, казалось, выдавал смущение и страх, овладевающие женщиной в ту минуту, когда она чувствует, что отдает безвозвратно свое сердце, – ну, будет, встаньте, сердце у меня слишком мягкое, и я не в силах бранить вас.
Между убедительным и ласковым тоном, которым она произнесла эти слова, и тем высокомерным и отрывистым голосом, который минуту назад властно выражал желания этой женщины, была такая огромная разница, что сын полковника подумал, что он любим…
– Ах! – воскликнул он в порыве увлечения. – Я знал, что те, кто говорил мне, что вы эгоистка и женщина без сердца, лгут!
– Встаньте, – повторила незнакомка. – Я прошу вас об этом, когда могла бы приказывать вам.
Арман встал и, стоя, продолжал любоваться ею. Но тогда она взяла его за руку и заставила сесть рядом с собою. Он смотрел на нее: она была по-прежнему бледна, и ему казалось, что лицо ее омрачилось глубокой грустью.
– Я вас люблю, о, как я люблю вас! – шептал Арман в лихорадочном возбуждении.
– Молчите, – чуть слышно сказала она. – Ваши слова причиняют мне страдание.
– Страдание?
– Да, потому что я вижу, что вы меня любите, и мне жаль вас…
– Боже мой! – с отчаянием воскликнул он, неверно истолковав смысл ее слов. – Разве мне суждено снова потерять вас?
– Нет. Вы видите, у меня уже не хватает сил избегать вас!
Арман почувствовал себя вполне счастливым. Могла ли она красноречивее признаться, что любит его? Он прижал руку к сердцу.
– Мне кажется, – проговорил он, – что я умру от счастья.
– Кто знает? – промолвила она с грустью, не отнимая от него своей руки. – Кто знает, друг мой, не лучше было бы для вас умереть в эту минуту, чем продолжать меня любить?
– Но, любить вас, – вскричал он в восторге, – разве это не есть бесконечное блаженство?
Она попробовала улыбнуться и сказала:
– Нет, это не счастье, нет, те, кто меня любит, далеко не счастливы… вы не знаете, какое я странное существо… я поступала честно, избегая ваших преследований, борясь с собою.
– Нет вы не правы, – прошептал Арман. – Я так счастлив, что не хочу даже райского блаженства.
– Выслушайте меня, – сказала вдруг совершенно спокойно незнакомка, – выслушайте меня, я объясню вам свою мысль. Вы меня любите… я это вижу… чувствую… сомневаться в этом было бы безумием, но вы не знаете, кого вы любите…
– О, я знаю, – страстно прервал юноша, – что вы добры, что вы прекраснее всех в мире… а до остального мне нет дела!..
– Но вы не знаете, что мне на долю выпала беспокойная жизнь, что надо мною тяготеет долг, таинственный и мрачный. Вы не знаете, мой друг, что в один прекрасный день, быть может, даже завтра, священная обязанность призовет меня на другой конец света.
– Я последую за вами.
Арман дал это рыцарское обещание со страстным увлечением, которое вызвало улыбку на устах его собеседницы.
– Положим! – согласилась она, – что вы могли бы последовать за мной, но вы никогда не узнаете тайны моей души и только будете знать внешнюю сторону моей жизни. В глубине моей души хранится тайна, в которую лишь один Бог может проникнуть.
– Храните эту тайну, я не хочу даже знать вашего имени.
– Ах, – воскликнула, вздрогнув при этом слове Дама в черной перчатке, – мое имя! Одно существо в мире только знает его, а тот, кому я его скажу, будет на краю могилы в тот час, когда услышит его.
– Так скажите его мне! – вскричал Арман. – Я умру счастливым, потому что я у ног ваших.
– Вы ребенок, – заметила она на это, – и забываете, что я могу пробыть с вами всего какие-нибудь несколько минут.
– Как! Вы уже уходите? Она встала со словами:
– Вы видите лодку, которая привезла меня? Откуда я явилась? Куда я еду? Кто эти двое в лодке? Не спрашивайте меня об этом… но приходите сюда завтра… я буду здесь… в тот же час, как и сегодня.
Дама в черной перчатке вынула из-за пояса серебряный свисток, находившийся в числе маленьких брелоков, которые дамы обыкновенно носят на часовой цепочке. Она поднесла его к губам; раздался резкий свист, который покрыл собою глухой рокот океана, отдался в прибрежных утесах и достиг ушей сидевших в лодке. Челнок тотчас направился к заливу и быстро приблизился к берегу с глухим плеском весел.
