— Вы прощаете меня, не правда ли? — спросила она после минутного молчания.
— Прощаю ли я вас! — воскликнул Гектор.
— Но ведь это так извинительно, — прервала она, — я ревновала.
Она сказала это с кокетливостью, рассчитанною на то, чтобы уничтожить последнюю искру рассудка, которую сохранял еще увенчанный сединою человек, умиравший от неведомого страдания.
Но Дама в черной перчатке ошиблась в своих расчетах. Слова ее имели совершенно обратный результат. Напоминание Гектору о ревности можно было бы сравнить с тем отдаленным звуком военной трубы, которая пробуждает полковую лошадь, давным-давно работающую на пашне, и заставляет ее внезапно поднять голову и заржать от гнева и гордости. Ему показалось, что Жермен, неверный слуга Жермен, его соучастник, явился перед ним насмешливо и нахально улыбающийся и сказал:
«Ну, дорогой барин, и просты же вы, как посмотрю; неужели вы не видите, что эта женщина вас обманывает и что каждый вечер… в восемь часов… в замок пробирается человек, в то время, как вы гоняетесь по лесам».
И странная вещь! Десять минут назад, когда молодая женщина входила в комнату, капитан заряжал пистолеты, нимало не сомневаясь в истинности слов своего камердинера… Но достаточно ей было войти, а ему увидать ее улыбку, как подозрение его исчезло — и он бросил на Жермена исполненный презрения уничтожающий взгляд. Очутившись наедине со своей собеседницей, Гектор Лемблен, держа ее руки в своих, слушал ее с восторгом и упивался ее взглядом, видя, как она краснеет. Но достаточно было одного слова, напомнившего о ревности, чтобы он вспомнил слова Жермена. Бледный от ужаса, он вскочил, точно у ног его разразилась молния.
— Боже мой! — вскричала молодая женщина, от внимания которой не ускользнула быстрая перемена, происшедшая с капитаном в течение какой-нибудь секунды. — Что с вами?.. Вы бледны и дрожите…
— Я? Нисколько… Вы ошибаетесь… Со мной ровно ничего, — бормотал он.
— Ах! Вы обманываете меня!.. Вы страдаете…
— Нет! Нет!..
— Неужели все это наделало воспоминание? Боже мой, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы загладить… свою вину, заставить забыть…
Капитану показалось, что молодая женщина сильно взволнована. Человеческое сердце уж так создано, что черпает силу в слабости другого. Капитан, за минуту бывший пугливее ребенка, почувствовал прилив энергии, которую, по-видимому, утратила молодая женщина, и проницательно смотрел на нее. Казалось, он хотел проникнуть этим взглядом в самые сокровенные уголки сердца Дамы в черной перчатке. Но ее сердце оставалось непроницаемо, как тайна.
Он снова взял ее руку.
— Выслушайте меня, — сказал он, — и выслушайте внимательно.
— Боже мой! Что еще случилось? — с испугом спросила она.
— Выслушайте меня, какую бы глупость я ни сказал.
— Хорошо, говорите.
— Вы заставили меня принять к себе обратно Жермена — лакея, который только что вышел отсюда.
— Да, я просила вас об этом…
— Зачем?
Молодая женщина нахмурила брови, но через несколько минут на ее губах снова заиграла улыбка.
— Потому, что во время вашего пребывания в Париже, — ответила она, — этот человек бросился предо мною на колени и молил ходатайствовать за него, и мне показалось, что он очень предан вам.
Несмотря на чистосердечие, с которым Дама в черной перчатке давала это объяснение, капитан, по-видимому, им не удовлетворился. Он смотрел на нее с некоторым недоверием.
— Только поэтому? — спросил он.
— Да.
— Странно.
Гектор задумался, и злой огонек блеснул в его обыкновенно пасмурных глазах.
— Странно? — повторила она. — Что же в этом странного?
— Простите меня, — сказал он с порывом откровенности, — но я тоже…
Он запнулся.
— Да говорите же! — с нетерпением воскликнула молодая женщина.
— Я тоже ревную.
— Ревнуете! — воскликнула она, расхохотавшись.
— Да…
— К кому же это?
Гектор опустил голову и молчал.
— Ревнуете к кому? К лакею? Но знаете ли, — высокомерно произнесла она, — что это уже дерзость, милостивый государь.
— О, простите меня! — умолял он. — Вы не поняли меня.
— Наконец… объяснимся!
— Хорошо! Тот человек…
— Какой человек?
— Жермен… лакей… он только что сообщил мне странные и ужасные вещи…
— Что же он рассказал?
— Сударыня, сударыня, — молил капитан, снова почувствовав нерешимость и тревогу, — ради Бога, ответьте…
— Да говорите же… спрашивайте! Что вы хотите знать?
— Почему вы поставили мне условием каждый вечер отлучаться из замка… в восемь часов?
— Это моя тайна, — проговорила она со спокойствием, взбесившим капитана.
— А! — крикнул он. — Значит, Жермен не обманул меня! Теперь я знаю, почему…
Она остановила на капитане свой загадочный взгляд, взгляд змеи-обольстительницы, более ужасный, нежели взгляд, полный ненависти.
— Постойте! — остановила она его. — Что вам сказал Жермен?
— Что каждый вечер, как только я уезжаю, в замок является мужчина! — закричал капитан, забывший о необходимости сдерживаться в приличии.
Если бы Дама в черной перчатке возмутилась и начала отрицать этот факт, как все слабые натуры, в порыве гнева взвинчивающие себя до крайней степени бешенства, и Гектор Лемблен возвысил бы голос еще сильнее. Но Дама в черной перчатке остановила его порыв словами:
— Это правда!
Значит, она не удостаивала даже лгать: ее голова по-прежнему была гордо откинута назад, взгляд спокоен, голос уверен и ровен. Все это поразило капитана, как удар молнии, и он несколько минут сидел, уставившись глазами в одну точку.
— Жермен — верный слуга, — сказал она. — Ему дорога честь его господина, и вы хорошо сделали, приняв его обратно на службу.
— Значит, вы сознаетесь?.. — прошептал капитан.
— Сознаюсь.
— Что какой-то человек приходит в замок…
— Каждый вечер.
— И… этот человек?.. — снова впадая в раздраженный тон, спросил капитан. — Этот человек… кто он?
— Вы этого не узнаете. И Дама в черной перчатке улыбалась, смотря на него.
— Право, — продолжала она, — вы забываете наши условия, капитан. Разве я не говорила вам, когда вы на коленях просили моей руки, что моя жизнь полна тайн?
— Это правда, но…
— Но? — переспросила она, не переставая улыбаться.
— Вы не сказали мне, что… у вас есть… Капитан не кончил.
Дама в черной перчатке с негодованием поднялась с места, как разгневанная королева, и бросила на капитана взгляд, полный презрения.
— Довольно, милостивый государь! Вы забываетесь! Помните, что я еще не госпожа Лемблен и пока обязана отдавать отчет в моих поступках одному только Богу.
