class="p1">И все-таки… Только чтоб развенчать наивное заблуждение друга…
– Докажи? – с чувством снисходительного превосходства скрестил на груди руки Василий.
Но, как ни щурил гардемарин с взрослой иронией один серый глаз, Мишка, должно быть, усмотрел в нем тайную надежду.
– Не стану я тебе ничего доказывать, – приосанился он. – Захочешь, сам увидишь. Ибо сказано: «Имеющий уши…» – тут Михаил призадумался.
Иногда казалось, что не коммерческое училище заканчивал Михаил Василиади, а семинарию, но это оттого, что семья его держалась православия истово, как, впрочем, и все почти греки, помнящие, что на «брегах Тавриды» деды их оказались изгнанниками за веру, борцами с турецким игом, большей частью служивыми, – одним словом, «сам Бог велел».
– Хочешь, прямо сейчас докажу! – сам не выдержал интригующей паузы Мишка.
– Осип! – почти хором закричали они.
Разговор в кабинете А. И. Иванова
– Боюсь, господа, что это наша последняя встреча здесь, – сообщил статский советник, глядя на офицеров, одетых по военному времени в форму.
– Вы так печально смотрите на развитие событий, полагая, что нам их уже не пережить? – спросил заметно осунувшийся Буровский.
– Отнюдь, я верю в Россию и не считаю печальные события в Пруссии провозвестником бедствий. Хотя поводом для оптимизма – тоже.
– Ранненкампф – предатель и, полагаю, даже германский шпион, – безапелляционно заявил Венцель. – После Мукдена и Ляояна я бы ему и гауптвахтой не доверил командовать.
– Ну-ну, – вступился Садовский. – В Маньчжурии он и командовал, и вел себя вполне достойно. Не сомневайтесь, я пережил в Порт-Артуре всю осаду.
– Но сейчас ваш драгоценный повел себя хуже предателя! – не сдавался Венцель. – Не удивлюсь, если окажется, что у него в сундуке зазвенело германское золото.
– Их золото уж точно зазвенело в турецкой казне, – перевел разговор Алексей Иванович.
– И в кошельках всех пашей и беев, может, что-то и мурзам досталось.
Ротмистр-разведчик в силу специфики профессии в некоторых случаях был информирован даже лучше статского советника А.И. Иванова.
Реплика его была встречена паузой, которую нарушил сам хозяин кабинета:
– Я уезжаю в Севастополь и не уверен, что нам еще удастся собраться.
На этот раз Алексей Иванович не добавил слова «здесь» – и все ощутили это как некий недобрый знак.
– Вы оставляете службу в МИДе? – спросил каперанг.
– Такой вариант пока не обговаривается. Но, во всяком случае, следовать в русле «большой политики» считаю для себя неприемлемым.
– Вчерашняя телеграмма господина Сазонова в Ставку вас так огорчила? – спросил Буровский, аккуратно подбирая выражения.
– Не так прямо. С главной идеей – всячески отсрочить войну с Турцией, не провоцировать и, если уж таковое неизбежно, стать ее жертвой – что в дальнейшем, после победы Антанты, станет неоспоримым поводом к овладению, де-юре и де-факто, Проливами, – я вполне согласен.
– Ого! – только и сказал Венцель, не знакомый доселе с содержанием меморандума Сазонова.
– Выгода здесь для России очевидна… И, уверен, не только для нас, но и для противника, который, прошу не сомневаться, господа, сделает все, чтобы этой российской выгоды избежать.
– Ожидаете провокаций? – осторожно спросил Буровский. – Но так это как раз не повод уходить из МИДа, где к вашему голосу прислушиваются…
– В прошлом. Все меры, которые доселе – и в телеграмме этой злосчастной предложены, – это все пассивная и недостаточная оборона. Чего стоит лишь это категорическое указание, что военные действия Черноморского флота возможны только по приказу Верховного главнокомандующего, с извещением посла России в Константинополе?! Да пока все эти телеграммы будут составляться, согласовываться, ходить взад-вперед, весь флот до последнего можно утопить прямо в Севастопольской бухте, где наши стратеги повелели ему пребывать!
Таким всегда сдержанного статского советника присутствующие прежде не видели. Однако поспешили с возражениями.
– Уверен, что вице-адмирал Эбергард – ваш земляк, кстати, господин Венцель, – примет меры к активной обороне, – заявил каперанг Садовский. – Он флотоводец опытный и никак не расположен принять роль жертвы.
А ротмистр сказал:
– Во всяком случае, у нас есть не меньше месяца: доковые и ремонтные работы на «Явузе» раньше не закончатся, а без него турки дальше своих территориальных вод не сунутся. Энвер-паша, конечно, самый воинственный из всей верхушки младотурков, но и самый умный.
Неожиданный итог подвел Венцель:
– А и в самом деле, Севастополь так Севастополь. Ваш голос и Эбергард, и его штаб услышат.
– Хоть и сочтут сухопутной крысой, – усмехнулся статский советник.
Севастополь. Накануне
…Собственно, ни денщиком, ни прислугой Карпенко, бывший марсовый с миноносца «Пущин», для семейства Ивановых не был. Но, списанный лет десять тому назад по выслуге на берег, считал своим долгом опекать семью лейтенанта, у которого и по судовой роли-то в подчинении быть не мог. Марсовых вообще не было на миноносце, но чин остался со времен крейсерской службы нашивкой и прибавкой к жалованью.
На палубе лейтенант – тогда кадет только – едва узнавал рядового матроса. Но, обнаружив как-то бывшего марсового со знакомым именем на бескозырке в виде самом неприглядном, чуть не под забором, кадет Иванов непререкаемым не по возрасту тоном приказал матросу привести себя в должный вид и явиться для получения дальнейших указаний по адресу…
Что только и требовалось пятидесятипятилетнему мужику, которого никто нигде не ждал и который только и знал во всю свою жизнь, что подчиняться регламенту и прямым указаниям.
С тех пор даже в случае неизбежного загула Осип мог рассчитывать на тарелку супа за столом Ивановых, когда, конечно, вид его был вполне бравым, иначе и сам бочком пробирался на кухню.
Выполнял за гроши мелкие поручения, хоть по трезву и бесплатно находил себе самое деятельное применение – в общем, полагал себя на службе и чаще ночевал в зимней оранжерее статского советника, чем в своем съемном углу в Матросской слободке, где немало пенсионеров из нижних чинов ему завидовали.
– Та нехай себе. Давно ж не виделись, – легко разрешил Карпенко смущение Вари, вернее возмущение: «Что за барство, в самом деле?!» – свалить на пожилого матроса как на прислугу багаж, рыбину и полкорзины мидий (половина таки вместилась в обширный подол гостиничного повара) и беспардонно ретироваться вспять по проспекту.
– А нам все одно Василя лавка по дороге будет, – просветленно и весело запихивал Осип в корзину свернутого в крендель осетра. Греческую фамилию Мишкиного отца он никогда и не трудился выговорить.
– Тебе ж, наверное, денег за то обещали? Так я заплачу, – спохватилась Варя, сообразив, что изрядный все-таки крюк от намеченного курса придется сделать Карпенко, чтобы усадить ее на Гартманский паровой катер [11].
Поборовшись минуту с совестью, матрос таки решительно замотал головой, хоть и екнуло что-то не то в желудке, не то в сердце, взыгравшем от предчувствия
