Он опускается рядом с моей матерью, вытягивает руку и берет меня за плечо. Прикосновения их добрые, теплые, полные нежности, о которой я тосковал всю жизнь и которую уже отчаялся узнать. Я внимательно разглядываю их, и правда: ее волосы, посеребренные сединой, такого же цвета, как у меня, а у него похожие на мои черты. От этого сходства меня охватывает безмерная радость. В конце концов, какое имеет значение, что я узнал свое происхождение, если очень скоро мне предстоит умереть?
— Я хотел спросить, — прохрипел я, — почему вы выгнали меня на улицу, когда я был маленьким ребенком? Что со мной не так? Разве вы сами не отличаетесь от остальных людей так же, как я? Вы до сих пор живы, вы даже старше меня, а мне больше ста восьмидесяти лет!
И пока свет за окном постепенно перетекает из темно-синего в лавандовый и золотой, они рассказывают мне мою историю. Я родился в семье, которую природа наделила загадочным даром долголетия.
— Мы такие, как патриархи. Наша родословная действительно восходит к библейским предкам, к нескольким семьям, которые выжили после Всемирного потопа, — серьезно говорит мне отец, не убирая сильных, теплых рук с моего плеча. — Сейчас таких семей шесть. Мы знаемся между собой, но скрываем наш необычный дар от остального мира, храня нашу тайну. Мы живем в горах среди чужеземных племен далеко на Востоке. Мне больше пятисот лет.
— Случилось так, что мы путешествовали, и твои родители были в Авиньоне, а я во Флоренции, и тут я услышала, что ты кричал на площади несколько дней назад, — продолжила молодая девушка, моя двоюродная сестра Деметрия. — Ты говорил о своем возрасте. Твой цвет волос, благородные черты… Я сразу поняла, кто ты! И тотчас поехала за твоими родителями!
— Тебя украли из колыбели, когда тебе еще не было и трех лет, — добавляет моя мать, и я вижу на лице ее те муки, которые она тогда пережила.
Она гладит меня по руке, и это прикосновение даже чуть облегчает мучения в моем теле. Какое счастье, что я испытал это прикосновение перед смертью! И она говорит:
— Я выгнала няньку, и она решила отомстить. В то время мы жили далеко отсюда, в деревне на Ниле. Я и не представляла, что она так далеко тебя увезет! Я не переставала искать тебя. Я всегда знала, что когда-нибудь мы тебя найдем!
— Значит, если бы не злая нянька, у меня был бы и дом, и семья, — тихо произнес я.
Меня пронзает острый приступ обиды, сожаления и гнева, а потом я вдруг подумал, как же это смешно. Простая нянька нанесла такой сокрушительный удар людям, наделенным жизненной силой богов! Я посмеялся, но только немного, потому что смеяться мне больно.
— И все равно я бы не хотел ничего изменить, потому что, живя своей жизнью, я полюбил Маддалену. Поэтому я ни о чем не жалею.
— Жаль, что я не знала твою жену, — печально говорит моя мать. — И мою внучку!
— Мне жаль, что ты потерял их, — говорит мой отец.
— Мне нужно было настойчивее искать, искать тебя в других городах, — всхлипывает моя мать. — Я не все сделала для тебя, нужно было лучше стараться, сделать все, чтобы разыскать тебя!
— Я тоже вас искал, — спокойно отвечаю я. — Я сам пытался выяснить, когда меня изгнали из Флоренции. А когда жил здесь, посылал на поиски людей.
— Мы очень хорошо скрываемся, — говорит отец. — Иначе нельзя, чтобы нас не поймали и не убили. — Он со стоном скрежещет зубами. — Мы и не думали, что ты нас ищешь!
— Не знаю, сможем ли мы вызволить его отсюда, — встревоженно говорит Деметрия.
Деметрия — высокая, стройная и очень красивая девушка. Она все время всплескивает руками, испуганно смотрит на меня и меряет шагами камеру.
— Ничего не поделаешь, уже слишком поздно, — отвечаю я. — Я не хочу уходить от судьбы. Я воссоединюсь с Маддаленой. Я готов уйти.
Моя мать издает такой звук, будто ломается кость, и прячет лицо на груди Деметрии. Та ее обнимает.
— Я могу заплатить палачу, чтобы он сломал тебе шею, и ты не будешь долго страдать, — вымученно говорит мой отец хриплым, прерывистым голосом, и я понимаю, чего ему стоило произнести эти слова, ведь у меня тоже был ребенок. Может, мне даже было легче, потому что мне не пришлось смотреть, как она умирает. А они увидят.
Он отчаянно сжимает меня за плечо, словно хочет сам влиться в меня и занять мое место на костре. Интересно, каково было бы вырасти рядом с ним, узнать его любовь и заботу? Но я помню, что никогда бы не встретил и не полюбил Маддалену при других, более счастливых обстоятельствах. А в ней весь смысл моей жизни, в ней вся моя душа, и я ничего не хотел бы изменить в своей жизни. Ни детство на улицах, ни бордель Сильвано, ничего! Потому что изменить все это, возможно, означало не встретить ее. По крайней мере, в эти последние часы перед смертью я узнал близость и тепло семьи, моей семьи.
— Не надо платить палачу. Я хочу быть в сознании, когда умру, — сказал я, чувствуя в сердце что-то похожее на радость. — Тогда это будет хорошая смерть.
Меня связывают, суют кляп в рот и ведут через насмехающуюся надо мной толпу на площадь Синьории. Там меня ожидает столб и гора дров. Они ждали меня всю жизнь. Люди бьют меня, плюют в меня, даже секут мечами и бросают в меня грязью. Но мне все равно. Я чувствую присутствие Маддалены. Я слышу ее аромат сирени и лимонов, как будто она идет рядом. И я улыбаюсь. Меня привязывают к столбу, и рядом священник Джерардо Сильвано следит, крепко ли держатся цепи на ногах. Я обвожу толпу взглядом и вижу Леонардо, сына сера Пьеро из Винчи, и он плачет. Рядом стоит Деметрия, обнимая моих родителей. Они тоже плачут. Мне жаль видеть их горе, хотя я знаю, что от этого никуда не деться.
А потом сквозь толпу проходит человек, крупный, мощный, с косматой бородой, на голове у него густая копна черных с проседью волос. Его глаза превратились в бездонные озера скорби и пустоты, в его взгляде есть что-то, что вытягивает из меня мою боль, и я чувствую большое облегчение. Я благодарно киваю Страннику, и он кивает в ответ. Он разводит руками, и я вижу, что одной узловатой рукой он держит заруку Маддалену, а другой — Симонетту. Маддалена склонила прелестную голову, ее чудесное и серьезное лицо наполнено горем, и я знаю, что ей тяжело видеть мои страдания. Плотной группой за ними стоят Гебер, Марко, Массимо, Джотто, Джинори, Ингрид, Моше Сфорно с дочерьми, Петрарка, Донателло, Козимо де Медичи и все люди, которых я любил. Все они здесь и все ждут. Из меня вырывается громкий крик радости и свободы, факел палача поджигает костер, и пламя озаряет мое тело. И я стою в самом сердце солнца. И повсюду свет.
