Самовал пожал плечами.
— Народ, подобный нашему, — суть свирепое и мстительное божество, гнев которого следует время от времени укрощать жертвами. И когда нужен козел отпущения, правительство его обычно находит. Но будьте спокойны.
В пылу заверений он взял ее маленькую руку в шелковой перчатке в свою, но леди О'Мой не обратила на это внимания.
— Будьте покойны, я защищу его — положитесь на меня, я многое могу. Ради вас, милая леди, я сделаю все, правительство послушает меня. Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я хвастаюсь, — просто я имею влияние на членов регентского совета. И даю вам слово, что со стороны португальского правительства вашему брату не будет причинено вреда.
Она долго смотрела на него увлажнившимися глазами, польщенная и тронутая искренностью и глубиной его желания стать ее защитником.
— Вы очень любезны, сударь, я даже не могу подобрать нужных слов, чтобы выразить вам свою признательность. — Ее голос немного дрожал. — Благодаря вам, граф, я чувствую себя счастливой, но я не в состоянии отплатить вам.
Он склонился над изящной ручкой, которую держал в своих руках.
— Вы уже отплатили, сказав, что благодаря мне чувствуете себя счастливой, ваше счастье — смысл моего существования. Поверьте, сударыня, Жерониму ди Самовал является вашим покорнейшим и преданнейшим рабом. — Прикоснувшись губами к ее руке, он оставался в таком положении некоторое время, пока леди О'Мой, разрумянившаяся, с блестящими глазами, правда, скорее, от волнения, чем от чувства благодарности, стояла без движения, глядя на его склоненную черную голову.
Когда Самовал вновь выпрямился, он заметил краем глаза какое-то движение под аркой и, повернувшись, увидел приближающихся сэра Теренса и леди Армитидж. Если граф и почувствовал себя незадачливым поклонником, то совершенно не подал виду, впрочем, в его позе и на самом деле не было ничего, что могло бы взволновать ревнивца мужа.
— Генерал, ваше появление дает мне возможность откланяться — я как раз собрался уходить, — нашелся он.
— Понимаю, — резко ответил О'Мой. Он чуть было не сказал «Надеюсь!». Столь подчеркнуто холодное обращение могло весьма смутить любого человека, не слишком хорошо владеющего собой, но граф, не обратив на это никакого внимания, еще задержался, чтобы обменяться любезностями с мисс Армитидж, после чего невозмутимо и неспешно удалился.
— Мне кажется, Самовал стал слишком внимательным и слишком предупредительным! — заметил сэр Теренс, едва тот скрылся из вида.
— Он очень мил, — ответила леди О'Мой.
— Это я и имею в виду!
— Он пообещал, что если с португальским правительством возникнут какие-нибудь сложности относительно дурацкого дела Дика, он все уладит.
— О! — воскликнул О'Мой, сразу остыв. — В самом деле? — И, опустив глаза, замолчал, не желая никоим образом нарушать ее такого хрупкого сейчас спокойствия. Но мисс Армитидж отнюдь не была склонна прекращать этот разговор и вернулась к нему тотчас же, как только они с кузиной вошли в дом.
— Юна, — мягко сказала она, — я бы не стала слишком полагаться на графа Самовала и его обещания.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила леди О'Мой, которая всегда принимала чужие советы осторожно, а прежде всего советы неопытных молодых девушек.
— Я не верю ему. И Теренс тоже.
— Пф-ф! Теренс относится с подозрением к любому, кто смотрит на меня, — последовал ответ, дополненный наставлением: — Никогда не выходи замуж за ревнивца, моя дорогая.
— Он был бы последним — я имею в виду графа, — к кому бы я на твоем месте обратилась за помощью, если с Диком на самом деле что-то случится.
Мисс Армитидж думала о том, что ей рассказал Тремейн относительно позиции португальского правительства, с полным основанием рассудив, что, безусловно, опасно открывать графу Самовалу местонахождение Дика, если таковое вообще обнаружится.
— Что за чепуха, Сильвия? Порой ты позволяешь себе высказывать ужасные глупости. Впрочем, я, наверное, зря это говорю — ты еще такая неопытная.
И леди О'Мой отказалась продолжать разговор, несмотря на все настояния Сильвии.
Хотя местопребывание Дика Батлера продолжало оставаться тайной, дух этого злополучного дела, представляясь вездесущим, витал повсюду, вызывая многочисленные неприятности у всех, кого оно так или иначе касалось.
К примеру, в Лиссабоне произошло некое прискорбное происшествие, в корне пресекшее карьеру молодого, подающего большие надежды офицера, майора Беркли из 29-го пехотного, знаменитых «Несгибаемых»[25], о котором мы вкратце расскажем.
Приехав в Лиссабон — он находился в увольнении из своего полка, стоявшего в Абрантише и входившего в дивизию сэра Роланда Хилла, — майор попал в общество людей, среди которых находился некий молодой сеньор, португальский офицер, приходившийся племянником патриарху Лиссабона и враждебно относившийся к проводимой лордом Веллингтоном кампании или, точнее, к прибегаемым в ее ходе акциям. Как и в случае с принципалом Созой, чинимый ущерб заставил его искать любое оружие, пригодное для нанесения удара по системе мер, которую он критиковал, и излюбленной мишенью для его нападок сделался исчезнувший Дик Батлер, что совершенно справедливо возмущало майора Беркли. Этот дворянчик осмеливался с усмешками и намеками комментировать то обстоятельство, что драгунский лейтенант непонятно почему отсутствовал в условиях войны, и однажды зашел так далеко, что позволил себе язвительно предсказать, что его никогда не найдут.
Майор Беркли, полагая такой намек оскорбительным для британской чести, попросил его выразиться яснее.
— Я думаю, что выражаюсь достаточно ясно, — ответил молодой наглец, злобно глядя на английского офицера, — но если вы хотите, то извольте: я имею в виду, что вы, англичане, никогда и не собирались исполнять свое обещание наказать этого насильника монахинь. А для сохранения чести мундира вы позаботитесь о том, чтобы лейтенант Батлер никогда не был найден. Я сомневаюсь, пропадал ли он вообще на самом деле.
Боюсь, следует признать, что майор Беркли, как человек излишне прямой и абсолютно бескомпромиссный, был совершенно лишен такта, необходимого в подобной ситуации для того, чтобы вызвать обидчика на дуэль.
— Вы просто глупый клеветник, сеньор, и заслуживаете хорошей трепки, — только и сказал он, взяв при этом в руки трость с таким видом, что все, кто стоял с ним рядом, поспешили энергично удержать его от намерения, которое ни у кого из присутствующих не вызвало сомнений.
