Вместо ответа он получил лишь подзатыльник и приказ переписать в этот день вчетверо больше букв, и потому Сьенфуэгосу пришлось найти укромный уголок в трюме и исполнить наказание, полностью позабыв обо всех остальных проблемах.
На заре следующего дня он проснулся при звуках отдаленной канонады — с «Ниньи», идущей впереди, известили о том, что впередсмотрящий заметил землю, и поблагодарили за благую весть небеса громкой стрельбой. Моряки пали ниц и молились, но через несколько часов сладостное обещание земли оказалось лишь темной тучей, хранившей в своем чреве только воду, намочившую палубы.
Между тем, море стало приносить долгожданные признаки близкого берега в виде листьев, веток и даже целых стволов мангровых деревьев, судя по всему, совсем недавно вырванных из земли. На иных стволах были даже выжжены какие-то неведомые знаки, которые могла оставить лишь рука человека.
Надежда преисполнила измученные сердца.
Мрачные предвестники смерти, катастрофы и мятежа исчезли, и вновь всех стало заботить лишь, кому достанется слава первым возвестить о берегах Сипанго и доведется стать хозяином шелкового хубона и пожизненной ренты.
В воскресенье, седьмого октября, в тот день, когда на «Нинье» по ошибке выстрелили из бомбарды, Хуан де ла Коса впервые посетовал на то, что на борту не священника, чтобы отслужить мессу. Он был убежден, что этой простой церемонии оказалось бы достаточно, чтобы небеса проявили благосклонность. Многие считали отсутствие священника происками адмирала, обращенного еврея, предпочитавшего не разделять с церковью честь впервые ступить на восточные берега, либо он боялся, что церковь тут же начнет с излишним рвением обращать в христианство язычников Сипанго и Катая.
Вечером в четверг, одиннадцатого октября, моряки услышали над головами шелест крыльев целой стаи птиц, а незадолго до полуночи Сьенфуэгос поднялся на ют, чтобы поговорить с Луисом де Торресом, который никак не мог заснуть.
— Я чую землю. Уверен, она находится точно перед нами, в четверти румба по левому борту. Если я замечу землю, адмирал наградит меня шелковым хубоном и десятью тысячами мараведи?
Луис посмотрел на него, снял с пояса тяжелый кошель, с которым никогда не расставался, и со звоном потряс им перед носом Сьенфуэгоса.
— Ну, если ты лишь чуешь запах земли, то тебе придется довольствоваться лишь звоном монет, парень, — ответил он насмешливо. — Твоя наивность прямо-таки поражает! Королевский указ гласит, что награду получит тот, кто первым ступит на берега восточных земель. Ни о каких запахах там не упоминалось.
Несмотря на суровый ответ, канарец не смыкал глаз и не терял надежды, пока не задремал от усталости после утомительного дня, но спал он недолго, лишь до того мгновения, когда примерно в два часа ночи тишину прорезал зычный и радостный голос впередсмотрящего с «Пинты», которого все звали Родриго из Трианы, хотя вряд ли имя было настоящим.
— Земля! Земля в четверти румба по левому борту!
Его превосходительство Христофор Колумб, который в это мгновение получил славный титул адмирала Моря-Океана и вице-короля Индий, тут же возликовал.
— Три часа назад я заметил в том направлении свет, — вскричал он. — Я сообщил об этом дону Педро Гутьересу, а раз так, то вознаграждение причитается мне самому.
Легенда гласит, что безуспешно пытаясь отстоять свои попранные права на награду, Родриго из Трианы решил уехать в Алжир, отречься от своей страны и религии и принять ислам, посвятив остаток жизни жестокой борьбе с теми, кто свершил чудовищную несправедливость, возмутившую и остальную команду.
— Увидеть свет — это то же самое, что почуять землю, — чуть позже заявил Сьенфуэгос. — И посему адмирал может насладиться блеском монеты. Но у меня болит душа (если она, конечно, у меня есть), когда я понимаю, что законы, даже те, которые ввели сами короли, не одинаковы для всех.
— Распоряжается всегда начальство, — безрадостно ответил Луис. — Выучи урок и запомни то, что я всегда тебе твердил — как важно стать кем-то значительным. Все остальные — просто дерьмо.
Там и впрямь была земля.
Это оказался остров с низкими берегами из белого песка, с прозрачными водами и джунглями с яркой и пышной зеленью, настолько похожий на рай, что сложно и представить. Он пах цветами и тысячами неизвестных ароматов, был теплым и гостеприимным, спокойным и приветливым, превосходил все самые смелые мечты — превосходный финал для самого авантюрного и несовершенного путешествия всех времен.
— Сан-Сальвадор!
Таким именем его нарек адмирал, с этого мгновения обладающий правом называть все новые земли. Он стал вице-королем и непререкаемым властителем всех земель, которые они откроют.
Едва на горизонте забрезжили первые лучи солнца, они бросили якорь в тихой бухточке, под защитой прекрасных коралловых рифов, и вскоре две шлюпки с «Санта-Марии» и по одной с двух других каравелл медленно погребли в сторону песчаного берега, где их уже дожидался с десяток совершенно нагих туземцев, зачарованно глазеющих на огромные плавучие дома, вдруг появившиеся в этих спокойных водах.
Это был исторический момент, конец одной эпохи и начало совершенно другой, но юный Сьенфуэгос, гребущий перед Луисом де Торресом, который настоял, чтобы канарец поехал, похоже, не понимал, что является свидетелем самых важных событий своего времени, потому что все его внимание, как и большинства моряков, было приковано к вздымающейся груди и ритмичной походке прекрасной девушки, с искренней улыбкой направившейся к кромке воды. У нее были длинные черные волосы, большие темные глаза и такая же белая, как у настоящих канарцев, кожа.
— Мать честная! — воскликнул возбужденный Кошак. — Вот это девка! А титьки-то какие!
Юнги спрыгнули в воду и вытолкнули лодку на песок, чтобы ни адмирал, ни капитаны с рулевыми, нарядившиеся в лучшую одежду, не промокли, и канарец, заглядевшийся на стоящую так близко прекрасную туземку, не заметил, как тяжелое весло выскочило из уключины и стукнуло его прямо в живот. Он выругался.
— Вот дерьмо! Не с той ноги я ступил на Сипанго.
Девушка одарила его широчайшей улыбкой, но почти в тот же миг выражение ее лица изменилась — она увидела, что большинство странных существ, закутанных в тяжелые цветастые тряпки, воткнули в песок свои крикливые знамена, немедленно упали на колени и стали бубнить монотонный напев, явно магический.
Состоялась длинная, скучнейшая и утомительная церемония, во время которой дон Христофор Колумб настоял, чтобы главный писец флота, Родриго де Эскобедо, в точности записал все действия и слова, а Колумб вступил во владение новыми землями от имени королей Испании. После чего толмач Луис де Торрес приблизился к группе туземцев и попытался с помощью известных ему языков выяснить название острова и не находится ли он поблизости от Сипанго или Катая.
