судить лишь по восклицаниям. Растерянность и тревога охватывали Майлза по мере того, как он остывал. И наконец он с облегчением сообразил, что его противник открыл глаза, а через некоторое время сумел присесть, положив голову на плечо одного из своих друзей-бакалавров. Майлз видел бледное, как полотно, лицо с осоловелыми глазами.
— Слава Богу, ты не убил его! — сказал Эдмунд Уилкс, выходя из толпы и садясь на кровать рядом с Майлзом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Если Майлз воображал, что единственная победа над врагом искоренит зло, против которого он боролся, то он страшно ошибался. С несправедливостью не покончишь одним ударом. Это было только начало. Майлза ждали куда более жестокие бои, и только пройдя через них, он сможет сказать: «Я победил».
В первые дни после схватки бакалавры заметно притихли, уязвленные падением своего вожака, а рыцари розы столь же заметно укрепили свои позиции. Сразу же после драки исчезла ненавистная бадья, которую наполняли водой молодые.
Бакалавры всполошились и пытались дознаться, кто её унёс.
— Ну и дела! — гаркнул на всю казарму Эдмунд Уилкс, — не их ли это трюк, ребята? Похоже, они сами выбросили корыто, чтобы избежать новой драки.
Бакалавры молча проглотили эту пилюлю, а все вокруг засмеялись. Никто не сомневался в том, что бакалавры в самом деле выбросили своё корыто. «Корытная повинность» была отменена, но все понимали, что война за господство в отряде ещё не окончена.
Даже если Майлз поначалу думал иначе, очень скоро его надежды развеялись. Однажды утром, примерно через неделю после этой баталии, когда он и Гаскойн шли к арсеналу, их окликнула группа бакалавров, расположившихся на ступенях.
— Привет, Фолворт! — кричали они. — Ты знаешь, что Блант опять здоров, как бык?
— Приятно слышать, — ответил Майлз.
— Скоро ты запоёшь по-другому, — сказал один из бакалавров. — Могу тебе передать, что он очень зол и намерен прирезать тебя.
— Н-да, — заметил другой, — не хотел бы я оказаться в твоей шкуре, Фолворт! Сегодня утром Блант сказал Филиппу Мэплу, что пустит тебе кровь за то, что ты бросил его на пол. Мотай на ус, Фолворт, он вернётся в среду или в четверг на будущей неделе. Я тебе не завидую.
— Майлз, — признался Гаскойн, когда они вошли в зал, — мне за тебя страшно.
— Ну и зря, — ответил Майлз, — я его не боюсь.
Тем не менее настроение у него было отнюдь не безмятежным. Однажды вечером бакалавры что-то уж слишком развеселились, чему-то смеялись, о чём-то перешептывались.
— Послушай, дружище Фолворт! — крикнул из своего угла один из них. — Завтра возвращается Блант!
Майлз увидел, как Гаскойн бросил на него обеспокоенный взгляд, но он ничего не ответил ни на слова врагов своих, ни на взгляд своего друга.
Парень не врал, Блант вернулся следующим утром. Это было как раз после мессы, и все оруженосцы собрались в оружейной в ожидании нарядов и поручений. Майлз сидел на скамье у стены, перешучиваясь с одним из товарищей, и вдруг у него учащенно забилось сердце.
В дверях появился Уолтер Блант. Он вошёл с таким видом, будто ничего не случилось, и при его неожиданном появлении все вокруг стихло. Даже Майлз на мгновение замолчал, но тут же с нарочитой непринужденностью заговорил снова. В руке Блант сжимал список нарядов на службу по дому и, сделав вид, что не замечает Майлза, развернул свиток и прочитал список назначенных на службу.
Майлз поднялся и выслушал его вместе с другими. Блант свернул пергамент и сунул его себе за пояс, затем резко повернулся на каблуках и двинулся прямо на Майлза. Секунду или две стояла мертвая тишина. Все слышали, как Блант сказал:
— Слушай, на днях ты тяжко оскорбил меня. Я этого тебе не спущу, и очень скоро последует месть, которой ты не забудешь до смертного часа.
Когда Майлз увидел шагнувшего к нему Бланта, он вначале не знал, чего можно ожидать. Он бы не удивился, если бы вновь началась драка, и был готов к ней. Слова своего врага он выслушал, не дрогнув ни единым мускулом.
— Пусть будет так, Уолтер Блант. Я не боюсь тебя, чем бы ты ни вооружился.
— Неужели? — сказал Блант. — Клянусь, тебе ещё придётся поёжиться.
Он злобно и мстительно улыбнулся, медленно повернулся и пошёл прочь.
— Что ты думаешь, Майлз? — сказал Гаскойн, когда они выходили из оружейной.
— Ничего не думаю, — отрезал Майлз. — Пусть только сунется. Хуже будет только ему. — Однако Майлз не высказал всего, что было у него на сердце.
— Если бы так, — усомнился Гаскойн, — Уолтер Блант — злопамятная и хитрая бестия, и я думаю, он способен на любую гадость.
— Хуже будет только ему, — повторил Майлз, но сердце у него заныло.
Возвращение старшего бакалавра внесло большие изменения в расстановку сил. Уже накануне его возвращения бакалавры начали отходить от нанесённого им удара, а теперь обретали прежнюю заносчивость и вновь стали помыкать младшими.
— Вы что, не видите? — сказал Майлз, когда «рыцари розы» собрались в башне Брута, — они же взялись за старое. Если мы не дадим им по рукам сейчас, их произволу не будет конца.
— Не лучше ли оставить всё, как есть, Майлз? — сказал Уилкс. — Они просто прикончат тебя. Мало тебе злоключений?
— Этому не бывать, — ответил Майлз, — мы им не слуги и не холопы. Нынче ночью у меня будет с ними разговор.
Он сдержал слово. Перед сном, когда молодые по обыкновению бесились и дурачились в своем углу, он встал на койку и крикнул:
— Тихо! Я хочу кое-что сказать!
И, заставив всех умолкнуть, продолжил:
— Я хочу, чтобы все бакалавры слышали это: мы, оруженосцы, больше не батрачим на них, пусть ублажают себя сами. Нас сейчас двадцать, если не больше, и мы сумеем постоять за себя и других.
Майлз спрыгнул на пол. Все вокруг снова зашумело и пришло в движение, и это помешало Майлзу увидеть, какое впечатление произвели его слова на бакалавров. Однако последствия не
