— Есть так держать, сэр! — Теперь и в голосе Дэвида Аллена прозвучали дружелюбные нотки.
Изумительные загадочные вспышки полярного сияния дрожали и мерцали в переливающихся струях затопившего горизонт красного и зеленого огня, создавая потрясающие декорации для акта смертельной агонии величественного судна.
Капитан Рейли смотрел в иллюминатор головного катера, наблюдая за трагическим концом лайнера, казавшегося ему в эти последние мгновения необычайно высоким и красивым. Ни одно из судов — к каждому из которых Рейли был привязан, словно к живому существу, — он не любил так, как «Золотого авантюриста». Капитан чувствовал, как вместе с лайнером умирает частичка его собственной души.
Поведение судна изменилось. Море нащупало землю — крутой берег мыса Тревоги, — и лайнер будто потерял голову в предчувствии новой атаки ветра и волн, словно догадывался о своей судьбе. Он раскачивался маятником с амплитудой градусов под тридцать. В крайних точках из воды показывалась красная полоска окрашенного суриком днища. Из бурлящих волн прямо перед лайнером вырастали отвесные утесы. Казалось, что «Золотой авантюрист» вот-вот выбросит прямо на них, но встречное течение подхватило судно и развернуло его носом к заливу. Лайнер скрылся из виду…
Капитан еще долго стоял у иллюминатора, уставившись невидящим взглядом во взлетающие и опадающие гребни водяных валов. Необычное освещение запятнало его застывшее, скорбное лицо серо-зелеными мазками.
Наконец он тяжело вздохнул и отвернулся. Ему предстояло вести жалкий караван в безопасные воды залива Шеклтона.
Судьба все же смилостивилась над ними, послав течение, вынесшее их прямо к берегу. Катера — каждый со своей цепочкой тяжелых, неповоротливых плотов — растянулись на три мили. Капитан поддерживал с ними связь, используя коротковолновую радиостанцию. Несмотря на жестокий холод, экипажи держались бодро и уверенно вели катера, развив неожиданно высокую скорость. Рейли надеялся, что им хватит трех-четырех часов. Слишком много жизней уже потеряно, а пока они не доберутся до берега и не разобьют лагерь, случиться может всякое.
«А что, если невезение закончилось? — подумал он и взял мини-рацию в руку. — Что, если французский спасатель уже поблизости?»
— «Ла-Муэт», как слышите, прием? «Ла-Муэт»…
Катер сидел слишком низко среди громадных волн, мощности крошечного передатчика было явно недостаточно на бесконечных просторах льда и воды, но капитан вновь и вновь продолжал вызывать буксир…
Пассажиры сумели привыкнуть к норовистому поведению обездвиженного лайнера, к его подъемам и падениям, к величественному раскачиванию, напоминавшему громадный, отбивающий такт метроном; смирились с выстуженными, забитыми людьми холлами, свыклись с отсутствием удобств.
Люди набрались решимости и мысленно приготовились к еще большим испытаниям, но никто — из тех, кто оказался на спасательном плоту номер шестнадцать, — даже представить не мог, что им доведется пережить. Саманта, самая молодая среди пассажиров, самая выносливая и знающая, и то оказалась застигнутой врасплох.
Едва полотнище застегнули, как внутри воцарился кромешный мрак: водонепроницаемый купол не пропускал ни лучика света.
Саманта сразу поняла, что темнота раздавит людей, вытянет из них последние душевные силы и, что самое страшное, вгонит в панику, лишив ориентации. Поэтому она распорядилась, чтобы пассажиры зажигали по очереди сигнальные огни на спасательных жилетах и, видя друг друга, могли хоть немного успокоить натянутые нервы.
Затем Саманта рассадила людей вдоль борта по кругу, чтобы дать им возможность вытянуть ноги к центру и уравновесить плот.
После гибели Кена она взяла командование в свои руки; остальные, как и следовало ожидать, полностью положились на нее. Именно Саманта вылезла наружу, в жуткий ночной мороз, чтобы закрепить буксирный трос, брошенный со спасательного катера. Вернулась она насквозь продрогшая, трясясь от холода и едва переставляя ноги. Ушло почти полчаса энергичных растираний, пока в руках и лице не восстановилась чувствительность и обморожения, к счастью, удалось избежать.
Когда караван двинулся в путь, невыносимая болтанка превратилась в настоящий кошмар. Малейшие движения моря или порывы ветра тут же передавались сбившимся в кучу людям, а стоило плоту отклониться в сторону, как буксирный канат резко выдергивал его на курс. Подстегиваемые ветром, беснующиеся вблизи берега волны достигали двадцати футов, плот взлетал на гребень и устремлялся к подножию. Плот не был оснащен килем, а посему норовил закрутиться волчком, пока натяжение каната не разворачивало его в обратную сторону. Первой сдалась миссис Гольдберг, и теплая струя рвоты фонтаном обдала «аляску» Саманты.
Тент, накрывавший плот, не пропускал воздух, только в самом верху находилось несколько вентиляционных отверстий. Резкий сладковатый запах рвотной массы тут же заполнил все пространство, вызвав ответные приступы тошноты у доброй половины пассажиров.
Холод стоял убийственный. Он насквозь пронизывал двойную обшивку плота и купол, подбираясь к ногам и спинам. Пар, вырывавшийся изо рта, конденсировался и превращался в иней. Даже рвота на палубе и одежде замерзла. Саманта прекрасно представляла, каким коварным может быть холод.
— Давайте споем! — принялась она подбадривать людей. — Сначала «Янки-Дудл». Мистер Стюарт, начинайте! Ну же! Хлопаем в ладоши. Повернитесь к соседу и хлопайте в ладоши друг друга.
Девушка ползала на коленях, дергала товарищей по несчастью, расталкивала, тормошила их, не давая впасть в забытье, которое ничего общего не имело со сном и было вызвано резким падением температуры тела. Она доставала леденцы из неприкосновенного запаса и запихивала в рот пассажирам.
— Пойте и грызите карамель! — командовала Саманта, зная, что сахар помогает организму бороться с холодом и морской болезнью. — Хлопайте в ладоши, двигайтесь! Мы вот-вот приплывем!
Когда все выдохлись окончательно, она взялась рассказывать разные истории, и как только упоминалась, скажем, собака, полагалось лаять, прихлопывая ладошами в такт, кукарекать или кричать по-ослиному.
От пения и разговоров у Саманты нещадно саднило горло, подобрался холод, навалилась усталость и апатия — первые признаки того, что она на грани срыва и готова сдаться. Девушка попыталась приободриться и заставила себя сесть.
— Я сейчас разожгу плитку и согрею нам чего-нибудь горячего, — бодро объявила она. В ответ никто почти и не двинулся, только кого-то опять мучительно вырвало.
