Сабиней, как и обещал, привел тридцать всадников сопровождать легата. Его даки принадлежали то ли к одному клану, то ли к какому-то военному братству — у каждого из тридцати был вышит на плаще свернувшийся кольцами змей, и такой же змей, уже бронзовый, украшал каждый щит. Перед тем как отправиться в путь, Сабиней поклялся Замолксисом-Гебелейзисом, что не причинит Лонгину и его спутникам вреда.
«Неужели даки надеются убедить такого человека, как Лонгин, что они не замышляют ничего против римлян и не нарушают мирный договор?» — подивился Приск.
С другой стороны, их заверения ровным счетом ничего не значат. Если Траян захочет, через год или два Рим найдет повод начать войну: хотя бы недавнее нападение на языгов, союзников римского народа, объявит причиной. Главное сейчас — увидеть Сармизегетузу.
Уже сев на Резвого, Приск на миг задержался и подъехал к стоящему возле конюшни Тиресию, протянул ключ.
— От моего сундука в лагере, что в кладовой. Деньги и вещи — для Кориоллы. — Потом, чуть помешкав, снял с руки перстень с печатью. — На случай…
— Да брось! Ты вернешься. Я видел тебя в своих видениях с ребенком на руках.
Приск улыбнулся, но все же почти насильно всунул бронзовый ключ и перстень в ладонь товарищу. Тиресий пошел рядом, провожая. Уже в воротах Приск оглянулся и посмотрел на Тиресия. Тот как всегда был мрачен, вернее — мрачнее обычного. Старый приятель поднял руку, прощаясь.
Не стал уточнять прорицатель, что в провидческом сне видел Приска с ребенком на руках. Только ребенок этот был мертв, и над головой центуриона столбом поднимался дым, а гудящее пламя почти полностью охватило дом за его спиной.
* * *
Мысли, что одолевали Приска в дороге, были весьма противоречивыми. Поручение Адриана не вызывало восторга — и это еще мягко сказано. С другой стороны, при мысли о путешествии в самое сердце Дакии Приска охватывал азарт игрока, который готов метнуть кости, поставив состояние на кон. Зима приближалась, дожди шли часто, по утрам плотный белый туман окутывал долину, весь мир исчезал, и только холмы вдалеке вставали утесами в призрачном море. Для Приска дорога была знакома — в первую кампанию они с Кукой частенько блуждали в этих местах, выискивая дакийские тропы, ведущие к перевалам. Сейчас ничего искать уже было не надобно: в долине реки Рабо проложена римская дорога к перевалу, пусть пока и немощеная, но широкая и ровная. И хотя между дневными переходами не было еще гостиниц и почтовых станций, зато имелись либо бурги, либо крепости-кастеллы с римскими гарнизонами. Даков из этих мест почти всех выселили. Несколько раз попадались по дороге пустые селения — обычно на горушке, с порушенным частоколом, стояли почерневшие от огня мертвые дома без крыш. А если даки где и остались, то таились по горным поселкам и вели себя тихо, к дороге носа не казали. На второй день пути тоска внезапно оставила Приска, как приставучая, но легкомысленная девка, сделалось легко на душе — будто не с опасным посольством он отправлялся, а ехал к старому дорогому другу в гости. Три с небольшим года назад[41] он проходил здесь с Пятым Македонским, вон там, помнится, строили мост через быстрый поток, а вон там стояли лагерем. А вот этот бург ставили в первом походе. Не порушили его даки, не сумели.
Передвигались быстро — стены Бумбешти,[42] лагеря, построенного на левом берегу реки Рабо, показались на восьмой день пути. Если бы в первое военное лето римляне передвигались так же резво!
Лагерь был не так уж и мал, но не каменный, а земляной и располагался он у самой реки. К своему изумлению, Приск встретил здесь старого знакомца — военного трибуна Анния из Первого Италийского легиона.[43] Теперь однорукий трибун командовал затерянным в горах гарнизоном. Он давно мог испросить себе отставку или место где поспокойнее, но, похоже, и его мучила эта горная страна, как надменная, не дающаяся в руки женщина. И потому он продолжал службу, умудрившись залезть чуть ли не к облакам — сюда, на перевал. Здесь же в лагере Приск встретил немало знакомцев кроме Анния — в Бумбешти находилась вексилляция Пятого Македонского — под командой своего центуриона. Казалось иногда, куда бы ни направил Приск свои стопы в этих местах, всюду встречал его неукротимый бык Пятого Македонского. Хотя, уж если быть честным, большую часть гарнизона в Бумбешти составляли ауксиларии из когорты бритонов.
— Кто выбрал это место для лагеря? — внезапно воскликнул Лонгин, оглядывая западную стену укреплений. Резко повернулся к Приску. — Что скажешь, центурион?
— Нельзя было ставить лагерь так близко к берегу горной реки. Ворота выходят прямиком на мост, это удобно, конечно, но опасно — на случай паводка. Когда-нибудь половину лагеря попросту смоет…
Приску вообще не нравилась планировка Бумбешти: принципию, к примеру, построили не в центре лагеря, а у самых Преторских ворот, чуть ли не вплотную к башням, на фундамент которых пошел камень с реки, скрепленный известью.
— Не бойся, до весны мы здесь не задержимся! — хмыкнул Лонгин. — Зато Анний встречает нас по-царски.
Тут Лонгин не ошибся: в принципии для легата и его спутников устроили настоящий пир. Вино, оленина, колбасы, каша по местному рецепту, соленая рыба нежнейшая — за такую в Риме отвалили бы целое состояние. Вместо соленых оливок подавали соленые бобы. Оливковое масло было привозное — какая же римская трапеза без италийского масла! Напитки разливали в темно-синие стеклянные чаши, которые трибун умудрился притащить с собой по опасным горным дорогам. Вино тоже было италийским — кто бы мог подумать — темный фалерн. Особый вкус ему придавала вода из горного ручья — сама по себе наисладчайшая. Сабиней, единственный из даков, приглашенный за стол, вина не пил — только воду.
— За надежный ключ к горному перевалу, — провозгласил тост легат Лонгин, Анний в ответ поднял вверх обрубок руки, так что его жест сделался одновременно и страшным, и нелепым.
— Я бы на вашем месте не ездил за перевал, — сказал Анний, когда гости осушили уже по третьему кубку. — Зима на носу, вот-вот выпадет снег. Что вы будете делать? Как вернетесь? В прошлом ноябре четверо почтарей замерзли на перевале, когда угодили в метель.
— В крайнем случае мы останется зимовать в римском лагере на Бистре. Но я надеюсь вернуться до того, как снега запечатают перевал, — сказал Лонгин.
Военный трибун отрицательно покачал головой:
— Не успеете. Местные говорят: в этом году зима придет рано. И еще говорят: Децебал серым волком рыщет по дорогам.
