— В свое время узнаете, товарищ Костюков.
— Павел Степанович! — взмолился Юра. — Это бесчеловечно! Мы с Потапкиным не доживем до утра!
— Вот народ! — усмехнулся Колтухов. — Ладно, успокойтесь: вы оба в списке исполнителей.
Юра в восторге ударил Николая ногой. Тот на мгновение оторвал руку от баранки, показал ему кулак.
Машина проскочила небольшой поселок и помчалась дальше по серой ленте шоссе.
— Как у вас дела, друзья? — негромко спросил Привалов. — Прочли Адама?
— С трудом, — ответил Николай. — Не клеится у нас, Борис Иванович. Думаем теперь с ртутью повозиться.
Остальную часть пути до города ехали молча. На углу улицы Тружеников Моря молодые люди вышли. Привалов пересел за руль и с большой скоростью погнал машину к институту.
— Слушай, Борис, — сказал Колтухов, — сам ты фантазируешь — это полбеды, тебя уж ничто не исправит, но парням-то зачем голову морочишь?
— Никто им голову не морочит, — ответил Привалов. — Они на свой страх и риск затеяли опыты без достаточной теоретической подготовки. Я им дал кое-что почитать. Кое-что посоветовал. Вот и все.
— А почему Потапкин околачивается в отделе автоматики, житья никому не дает?
— По-твоему, это отражается на выполнении служебных обязанностей?
— Этого еще не хватало! — ворчливо сказал Колтухов. — Просто не стоит забивать голову беспочвенными фантазиями.
— А ты не фантазируешь? Сидишь, как алхимик, в своем чулане и варишь смолы между двумя совещаниями!
— Я делом занимаюсь: улучшаю изоляцию для трубопроводов.
— Положим, так. Но это уже сделано. Ты какие-то новые пахучие составчики готовишь. Люди зажимают нос, когда проходят мимо твоей берлоги под лестницей.
Колтухов ухмыльнулся.
— Помню, был такой случай со смолой, — сказал он. — В двадцать третьем году, я тогда в депо работал, бросили нас на лесозаготовки. И вот…
— Я твои случаи, Павел Степанович, знаю наизусть, — перебил его Привалов. — Ты эти случаи пускаешь в ход, когда боишься проговориться. Знаю я тебя, старый лис!
Колтухов тихонько засмеялся. Он считал себя великим хитрецом и любил, когда это признавали.
— Ну ладно, — сказал он, вставляя в рот новую папиросу. — Расскажу тебе про свою фантазию. Она у меня хорошая, не то что твоя… Как мы защищаем наши трубы и вообще стальные сооружения в море от коррозии? Покрываем их изоляцией. Дорогое дело и не всегда надежное: если в изоляции попадаются трещинки, то коррозия активизируется и разъедает сталь еще сильнее. Ну, сам знаешь. Другой способ — электрозащита. Тоже дорого и канительно: тяни линию, подводи к трубопроводу положительный заряд… Так вот, задумал я, братец ты мой, приготовить такую пластмассу, чтоб она служила изоляцией и в то же время имела электростатический заряд…
— Недурно придумано, — сказал Привалов. — Но моя фантазия все-таки лучше. Никаких труб, никакой изоляции…
— А! — Колтухов коротко махнул рукой. — В тебе, Борис, прочно сидит студент-первокурсник.
«Победа» въехала в институтский двор.
— Не знаешь, — сказал Привалов, вылезая из машины, — старик Бахтияр в городе сейчас?
— Кажется, в городе. А что?
— Думаю сходить к нему.
— Правильно, — одобрил Колтухов, — Сходи, Пусть окатит тебя холодным душем.
…Они сидели на балконе и пили чай. Помешивая ложечкой в стакане, Багбанлы задумчиво смотрел на россыпь городских огней, полукольцом окружавших бухту.
Член-корреспондент Академии наук Бахтияр Халилович Багбанлы, ученый с большой эрудицией и умелыми руками экспериментатора, двадцать лет назад был любимым институтским преподавателем Привалова. Многие его бывшие ученики и теперь захаживали к нему. Старик выслушивал их, консультировал, давал советы. Он всех помнил и запросто называл на «ты» и по имени. Бывшие же ученики, обращаясь к нему, называли его «Бахтияр-мюэллим», что означало: учитель Бахтияр.
У старика была крупная седая голова и черные брови. Серебряные усики лепились под крючковатым носом.
Вдруг он скосил на Привалова хитрый карий глаз, сказал:
— Слушал тебя, сынок, и ничего не понял. Слова твои смутны, как сон верблюда. Скажи толком: чего ты хочешь?
Привалов хорошо знал резкую манеру старого ученого и поэтому спокойно проглотил «верблюда».
— Попробую по порядку, — сказал он и отпил из своего стакана. — Мы приступаем к проектированию Транскаспийского подводного трубопровода.
Багбанлы кивнул.
— Но ведь трубопровод — не цель, а средство, — продолжал Привалов. — Цель — систематическая доставка нефти, верно?
— Так. Чем же плох трубопровод?
— Он не плох. Но каково назначение труб? Отделить перекачиваемую нефть от окружающей среды…
— Прекрасно сформулировано.
— Не смейтесь, Бахтияр-мюэллим. В технике транспортировки нефти через море и вообще жидкости через жидкость наблюдается застой мышления. Чем наши трубопроводы отличаются от древних? Прочностью труб, мощностью насосов. Принципиально — ничего нового. Конечно, трубопровод — это лучше, чем танкерная перевозка нефти: дешевле и море не загрязняет. Но понимаете…
— Понимаю: тебе не нравятся трубы. Чем ты хочешь их заменить?
— Вот что пришло мне на ум. — Привалов залпом допил чай и отодвинул стакан, — Я вспомнил опыт Плато. Возьмем масло с удельным весом, равным удельному весу воды, и выльем его в воду. Поверхность масла будет стремиться под действием поверхностного натяжения к минимуму и примет форму шара, верно? А что, если усилить поверхностное натяжение так, чтобы оно действовало не по трем осям, а по двум? Тогда одно сечение масла будет представлять собой круг, а другое… В общем, масло примет форму цилиндра. Сама поверхность масла или, скажем, нефти как бы станет трубой… Багбанлы усмехнулся, покачал головой:
— Ловко придумал. Труба без труб, значит? Дальше?
— Дальше, — увлеченно продолжал Привалов, — надо иметь поле. Представьте себе подводный энергетический луч, пропущенный по трассе. Определенная частота создаст поле, в котором нефтепродукт вытянется вдоль луча. Понимаете? Сплошная струя нефти сквозь воду, от западного берега моря до восточного…
— Так, — сказал Багбанлы. — Ты объяснил, как устроен паровоз. Теперь объясни, как он поедет без лошадей. Что заставит двигаться нефтяную струю?
— Может быть, сама энергия луча?… Ведь движется в магнитном поле проводник, если пересекает силовые линии… Я еще ничего не знаю, Бахтияр Халилович. Я излагаю голый принцип.
— Голый и беззащитный, — добавил Багбанлы. Помолчали с минуту. Привалов вытащил папиросы, закурил, беспокойно поглядывая на ученого.
