— Нет уж, а то до полуночи не успеешь все сведения переварить.
У Пьетро зародилось еще одно нелепое подозрение.
— Ты легко убиваешь женщин и детей. Так почему ты не убил Детто? Почему ты не убил его? — Пьетро указал на коленопреклоненного Ческо.
Патино молчал долго, очень долго. Внезапно он сплюнул в огонь.
— Мой отец был очень умен. Всем своим любовницам он сообщал о проклятии, нависшем над родом Скалигеров. Не знаю, кто и каким образом вызвал на наш род проклятие. Возможно, то был сам Альберто. Не исключено, что он боялся, как бы его не убил один из его же сыновей. Может, его совесть мучила, а может, предчувствия. Как бы то ни было, нам запрещено проливать кровь родственников. Sanguis meus, говаривал старый греховодник. Кровь от крови моей. Всякий, кто нарушит запрет, умрет безвременной смертью и будет проклят во веки веков. — Патино передернуло. — Не хочу гореть в аду за то, что восстанавливаю справедливость. Господь от меня этого не требует. Вот почему я не убил сына Ногаролы — он мой племянник, хоть и со стороны этой шлюхи Катерины. Вот почему я не убил ублюдка самого Кангранде.
— Ты ведь все равно проклят, Грегорио. Кстати, это твое настоящее имя? Ты сегодня совершил убийство, и, когда сюда явится Кангранде, у тебя не будет времени ни на исповедь, ни даже на молитву. — Патино только усмехнулся. Пьетро продолжал: — Подумай об этом. Один час — вот сколько у тебя времени на размышления. Четыре часа — столько времени ушло у меня на то, чтобы найти тебя, хоть и пришлось трижды пересечь реку вслед за собакой. Одна минута — вот сколько времени потребуется Кангранде и его молодцам, чтобы разглядеть знаки, которые я для них оставил — сломанную ветку, рубец от меча на стволе. Думаю, на поиски у них уйдет часа три. Сколько мы уже здесь сидим? С минуты на минуту ты услышишь стук тысяч копыт — то будут рыцари, настоящие солдаты, а не подонки и трусы вроде тебя. Они сражаются честно, а не всаживают нож в спину беззащитным женщинам. Давай договоримся: если ты сейчас сдашься, я позволю тебе помолиться перед повешением. Ты сможешь испросить у Господа прощения. Тогда проклятие тебя минует. Душа твоя отправится в рай. Отдай мне мальчика.
Речь Пьетро почти подействовала. Однако он слишком поспешил встать. Патино прижал нож к лицу Ческо, как раз под глазом.
— Не двигайся! Может, мне и нельзя его убить, но глаза я ему выколю. Я не шучу.
Ческо замер, не смея даже зажмуриться. Видно было, как он, несмотря на кляп, шевелит языком, однако глаза его были скошены на клинок. Патино встряхнул мальчика.
— Ну что, племянничек, выколоть тебе глазенки, а? Надеюсь, ты не боишься темноты — потому что всю оставшуюся жизнь ты проведешь именно в темноте. Что, не хочешь? — Патино оторвал взгляд от Ческо и прошипел: — Графу он нужен живым — отлично. Но он будет слеп. Ты этого хочешь? Этого?
— Нет, — еле вымолвил Пьетро.
— Тогда сядь на место. Сядь, я сказал!
— Послушай…
— Довольно! Хватит разговоров! Скоро приедет граф. А ты пока молись, чтобы твой хозяин проворонил все твои знаки. В противном случае мой милый братец получит своего сыночка всего в шрамах и с дырками вместо глаз. Даже дражайшая сестрица Катерина не сможет смотреть на племянничка без позывов на рвоту.
Пьетро открыл было рот, чтобы выплюнуть проклятие, но Патино надавил на лезвие чуть сильнее и надрезал кожу под бровью Ческо. Шрамик пролег к виску. На щеку мальчика закапала кровь.
Ческо не шевельнулся, но издал звук, напоминающий рычание. Пьетро заметил, что мальчик смотрит ему за спину, на землю. Снова рычание. Патино встряхнул Ческо, прошипел злобно:
— Заткнись!
Ческо взглянул Пьетро в лицо. В зеленых глазах была мольба.
«Что он пытается сказать?»
Карета в сопровождении вооруженного эскорта из двадцати человек катила в сторону Виченцы. В Соаве они наткнулись на виченцианский разъезд. Джованне и Данте сообщили, что Кангранде действительно одержал победу, о похищенных же детях пока ничего не известно. Джакопо, сгоравший от волнения, упросил дать ему лошадь и поскакал впереди кареты. Поблагодарив солдат за добрые вести, Джованна велела кучеру поторапливаться.
Данте остался один на один с супругой Скалигера, в ее карете. Стук дождевых капель по крыше заглушал фразы, сообщая светской беседе не совсем светский драматизм. Данте постоянно приходилось переспрашивать донну Джованну, ее повторные фразы звучали, как эхо.
— Я спросила, как по-вашему, великие правители способны хранить верность?
Эту тему Данте меньше всего хотел обсуждать. Однако промолчать он не мог.
— Видите ли, мадонна, величие правителя обусловливается целым рядом качеств. Тут и физическая мощь, и сильная воля, и личное обаяние, и ум, и способность бороться сразу против многих врагов, и честолюбие. Одаренный человек должен обладать одновременно всеми этими качествами, чтобы стать великим правителем. — Сверкнула молния. Данте переждал раскат грома. — Избыточность добродетелей, несвойственная обычным людям, уравновешивается избыточностью… хм… пороков.
— Но если великие люди столь мудры, как же они не понимают?..
— Я не говорил об их мудрости, мадонна — лишь об их уме. Величие не обусловливает мудрости. Мудрости можно достичь лишь через страдания.
— Неужели это достойно восхищения?
— Разумеется, нет.
— Однако в вашей бессмертной поэме вы весьма снисходительны к распутникам, — заметила Джованна.
— Наказывает Господь, а не я, — отвечал Данте. — Вот, кстати, к вопросу о верности — возьмите Одиссея. У него всю жизнь были любовницы. Однако, если речь заходит о верности, мы тотчас вспоминаем царя Итаки и его Пенелопу.
Помолчав, Джованна произнесла:
— У меня нет детей.
Данте кивнул.
— Разве это не показатель любви вашего супруга к вам? Другой бы взял новую жену.
— Это вопрос времени, — с горечью произнесла Джованна. — Видимо, я должна быть преисполнена благодарности. — Она отодвинула штору и уставилась в окно. Данте показалось, что Джованна плачет, и он счел за лучшее отвернуться к другому окну.
Винчигуерра дремал, когда в комнату, душную от воскурений, вошел Кангранде.
— Я понимаю, у меня есть единокровный брат. Радость моя безмерна. Скажите, граф, где его найти, чтобы со слезами счастья прижать к груди. С меня довольно ваших игр.
— Вот и в этом вы точь-в-точь как ваши достойные восхищения братья и сестры. Никаких игр. Только я вам ничего не скажу. — Винчигуерра наслаждался противостоянием с Кангранде. — Донна да Ногарола немало поведала мне о гороскопах и пророчествах. Последние несколько часов я только о них и думаю. Ваша сестра явно в них верит. А вы?
