Потом кто-то с размаху стукнул кулаком по носу, еще и еще раз…
Жирный ростовщик беспомощно закрылся руками, но очередной удар свалил его с ног.
— За что бьете? Ребята! Больно! — взвыл он, но его били.
Били долго, с ожесточением, словно всю жизнь голодную на нем выколачивали. Наконец отрезвились.
— Хватит. Ну его к черту, паскуду! — отдуваясь, проговорил Турка.
— Хватит! Ну его! Пошли…
Слаенов, избитый, жалкий, сидел в углу у стульчака, всхлипывал и растирал рукавом кровь, сочившуюся из носа.
Ребята вышли.
Весть о случившемся сразу облетела всю Шкиду.
Старшие в нижней уборной организовали митинг, где вынесли резолюцию: долги считать ликвидированными, рабство уничтоженным — и впредь больше не допускать подобных вещей.
Почти полтора месяца голодавшая Шкида вновь вздохнула свободно и радостно.
Вчерашние рабы ходили сегодня довольные, но больше других были довольны старшие.
Сразу спал гнет, мучивший каждого из них. Они сознавали, что во многом были виноваты сами, и тем радостней было сознание, что они же помогли уничтожить сделанное ими зло.
Падение Слаенова совершилось быстро и неожиданно. Это была катастрофа, которой он и сам не ожидал. Сразу исчезли все доходы, сразу он стал беспомощным и жалким, но к этому прибавилось худшее: он не имел товарищей. Все отшатнулись от него, и даже Кузя, еще недавно стоявший перед ним на коленях, смотрел теперь на него с презрением и отвращением.
Через два дня из изолятора выпустили Савушку и сняли с него вину.
Школа, как один человек, встала на его защиту, а старшеклассники рассказали Викниксору о деяниях великого ростовщика.
Савушка, выйдя из изолятора, тоже поколотил Слаенова, а на другой день некогда великий, могучий ростовщик сам был заключен в изолятор, но никто не приходил к нему, никто не утешал его в заключении.
Еще через пару дней Слаенов исчез. Дверь изолятора нашли открытой. Замок был сорван, а сам Слаенов бежал из Шкиды.
Говорили, что он поехал в Севастополь, носились слухи, что он живет на Лиговке у своих старых товарищей-карманников, но все это были толки.
Слаенов исчез навсегда.
Так кончились похождения великого ростовщика — одна из тяжелых и грязных страниц в жизненной книге республики Шкид.
Долго помнили его воспитанники, и по вечерам «старички», сидя у печки, рассказывали «новичкам» бесконечно прикрашенные легенды о деяниях великого, сказочного ростовщика Слаенова.
Май улыбнулся. — Переселение народов. — Косецкий-фокусник. — На даче. — Солнечные ванны. — Кабаре. — Все на одного. — «Зеркало». — Стрельна трепещет. — История неудавшегося налета. — «Летопись» и разряды.
Первое мая.
Маленькую республику захлестнул поток звуков, знамен, людей и солнца.
С утра вокруг стен Шкиды беспрестанно перекатывались волны демонстрантов.
Никогда еще шкидцы не были так возбуждены. Они столпились у раскрытых окон и кричали демонстрантам «ура». Они сами хотели быть там и шагать рядами на площадь, но в этом году детей в демонстрацию почему-то не допустили.
Весна улыбалась первым маем. Первый май улыбался сайками. Белыми, давно не виданными сайками.
Их раздавали за утренним чаем. За обедом Викниксор сказал речь о празднике, потом шкидцы пели «Интернационал».
Вечером все от младшего до старшего ходили в город, смотрели иллюминацию, слушали музыку и толкались, довольные, в повеселевшей праздничной толпе.
Шкидцы радостно встретили весну, а еще радостней им стало, когда узнали, что губоно разыскало для своих питомцев дачу.
Когда окончательно стало известно, что для ребят отвоевана дача где-то в Стрельне и что пора переезжать, вся Шкида высыпала на улицу и наполнила ее воплем и гамом.
Переезжать нужно было трамвайным путем.
С утра мобилизованы были все силы.
Воспитанники вязали тюки белья, свертывали матрацы и переносили вниз кровати.
Ребята с рвением взялись за дело. Даже самые крохотные первоотделенцы прониклись важностью момента и работали не хуже больших.
— Эй, ты! — кричал маленький пузыреподобный Тырновский на своего товарища. — Куда край-то заносишь? Левей, левей. А то не пролезешь.
Они несли койку.
Внизу укладкой вещей занимались Янкель, Цыган и Япошка, а вместе с ними был граф Косецкий.
Граф Косецкий — халдей, но его молодость и чисто товарищеское отношение к ребятам сблизили с ним шкидцев. Графом Косецким его звали за спиной. Он был косым, отсюда и пошла эта кличка.
Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня.
Вот как это получилось.
Косецкий только что явился в школу и вечером стал знакомиться с учениками.
Сидели в классе. Косецкий долго распространялся о том, что он хороший физик и что он будет вести практические занятия.
— Это хорошо! — воскликнул в восторге Японец. — А у нас физических пособий до черта. Вон целый шкап стоит.
С этими словами он указал на шкаф, приютившийся в углу класса.
— Где? Покажите, — оживился Косецкий. Глаза его заблестели, и он кинулся к шкафу.
— Да он закрыт.
— Не трогайте, Афанасий Владимирович! Витя запретил его трогать!
Ребята сами испугались поведения Косецкого, а он, беспечно улыбаясь, говорил:
— Черт с ним, что ваш Витя запретил, а мы откроем и посмотрим.
— Не надо!
— Попадет, запоремся!
Однако Косецкий отвинтил перочинным ножичком скобу и, не тронув висячего замка, открыл шкаф.
Он вытащил динамо и стал с увлечением объяснять его действие.
В школе царила полная тишина.
Младшие классы уже спали, и только маленькая группа старшеклассников бодрствовала.
Ребята слушали объяснения, но сами тревожно насторожились, подстерегая малейший шорох.
Вдруг на лестнице стукнула дверь.
— Прячьте! Викниксор!
— Прячьте!
Динамо боком швырнули в шкаф, прикрыли дверь, едва успели всунуть винты и отскочили.
В класс вошел Викниксор.
Он делал свой очередной обход.
— А, вы еще здесь?
— Да, Виктор Николаевич. Договариваемся о завтрашних занятиях. Сейчас пойдем спать.
— Пора, пора, ребята.
Викниксор походил несколько минут по комнате, почесал за ухом, попробовал пальцем пыль на партах и подошел спокойно к шкафу.
Ребята замерли.
Взоры тревожно впились в пальцы Викниксора, а тот пощупал машинально замок — и, по близорукости не разглядев до половины торчащих винтов, вышел.
