Сон был странный: я торопливо шагал между железных стен, пытаясь отыскать выход. И вдруг оказалось, что я хожу внутри огромной головы железного рыцаря. Вот рыцарь поднял железную руку – и с металлическим, рассыпчатым грохотом уронил её на пол.
– Грэта! – ворвался в моё сознание звонкий, наполненный искромётным весельем голос. – Зачем такую высокую стопку тащишь? Не могла два раза сходить?
– Я стара-аюсь! – ответили ей.
– Вижу, как ты стараешься. Об-икаться можно от смеха!
Я поднял голову. Посреди зала, втянув голову в плечи, стояла долговязая Грэта. Пол вокруг неё, как поляна грибами, был усеян оловянными мисками. Я кашлянул. Оробевшая девчоночка взглянула в мою сторону, тут же перебросила взгляд на укоряющую её, и с неподдельным удовольствием парировала:
– А сама-то, Омеличка, так громко кричишь, что мистеру Тому весь сон прогнала.
Омелия, изобразив на круглом краснощёком лице выражение предельного изумления, уткнула руки в бока и воскликнула:
– Да после твоей посуды можно уже и из пушек палить! Чего тишиться-то? Дело сделано! – и, повернувшись ко мне, довольно неуклюже произвела книксен: – Здравствуйте, мистер Том.
Торопливо, с виноватым лицом, присела и Грэта.
Я быстро встал, подтянул чулки, влез в остывшие за ночь сапоги и, поклонившись, сказал:
– Доброе утро, драгоценные дамы.
Девчоночки, вспыхнув от удовольствия, ещё раз изобразили приветствие.
– Кажется, проспал, – сказал я, посмотрев на опустевшие, продавленные, накрытые морщинистой парусиной тюки.
– Совсем немножечко, мистер Том, – сообщила Омелия. – Гости заморские совсем недавно уехали. Вам просили передать, что после обеда привезут какие-то важные брёвна. А вы должны приготовить для них длинное место.
– Где все остальные? – спросил я, окидывая взглядом каминный зал, пустой, гулкий.
Длинными худыми ногами, переступая, как цапля, через разбросанные на полу миски, подобралась ко мне Грэта и подала коробочку с мелом для чистки зубов и белоснежное полотенце.
– Тётушка Эвелин, ваша супруга, и заморская дама гуляют в замке и осматривают его, – затараторила Грэта, – Дэйл с мальчишками ушли разбирать камни, и мы всех уже покормили, а для вас, добренький мистер Том, завтрак на столе приготовлен и очень скоро совсем остынет.
Я взглянул на стол. Длинный дубовый плац был пуст и начисто вымыт. Только в торце, на предводительском месте возвышался непонятный белый конус. Похоже, что мягкая ткань, но стоит, будто жёсткий картон.
– Там что? – спросил я, указав пальцем.
Грэта с готовностью открыла рот, но получила вдруг лёгкий шлепок пониже спины и, повинуясь выразительному взгляду Омелии, зашагала собирать разбросанную посуду.
– Там ваш завтрак, а ткань не падает, потому что тётушка Эвелин и заморская дама варили её в крахмале, и я им помогала, – обстоятельно доложила Омелия. И прибавила: – Добренький мистер Том. – И дала понять взглядом в сторону Грэты, что напрасно наша цапля не получила хоть сколько-нибудь строгий укор за неаккуратность.
Поспешно спрятав улыбку, я вышел из зала.
Дом! Милый дом! Фортеция «Шервуд», огромная каменная призма, отгородившая кусок мира и разрезавшая этот кусок каменными же стенами, окружала меня. Передо мною, шагах в двенадцати, поднимался к небу узкий каменный четырёхугольник со шпилем. По сохранившемуся в высоко поднятом окне кресту угадывалось, что это церковь или часовня. Слева от меня, между стеной каминного зала и стеной часовни, во всю двенадцатишаговую ширину шла лестница из десятка ступеней, которая вела на широкий и ровный земляной плац с полувытоптанной травой. Дальний край плаца запирала огромная восьмиугольная башня, та самая, в которой Тай устроил дверцу с невидимой лампой.
Спереди к часовне примыкал придел, невысокое здание с куполообразной крышей, в боку которой чернел округлый проём с выбегавшим из него ручьём. Неторопливо журча, ручей устремлялся под свод мостика с уже новенькими перилами. Дальше он убегал от меня вправо, тёк через край ристалища, минуя конюшни, фуражные, и сквозь дождевой сток уносился за стену.
Тишина, чистота, простор. Необыкновенное счастье наполняло меня. Старинный каменный замок. Мой дом!
Я медленно перешёл через мостик и направился ко входу в придел часовни. Дверь была снята с петель и утрачена. Я вошёл в оголённый дверной проём и приблизился к устроенной в полу большой каменной чаше. Вместо дна в этом котле прыгали крупные округлые кремни, а вздымал их бьющийся колокол хрустально-чистой воды. Живой поток перелетал через скошенный край котла и уносился в проём, к мостику и конюшням.
Ничего полезного для умывания здесь не было устроено, и, мельком взглянув на дверь, ведущую в часовню и ещё одну дверь, непонятного пока назначения, я вышел и умылся прямо в ледяной воде ручья.
Вернувшись в каминный зал, я снова вынужден был улыбнуться.
– Грэточка хорошая девочка, – одобрительно говорила Омелия.
Грэта, стоя у края стола, наново перемывала поднятую с пола посуду.
– Я хорошая! – сообщила она мне, едва я вошёл. И, бросив быстрый взгляд на Омелию, поспешно прибавила: – Мы хорошие!
– Больше скажу вам, – немедленно откликнулся я, проходя к накрытому завтраку. – Вы замечательны и прекрасны!
Омелия тут же неудержимо раскраснелась. Грэта, крутанув длинной юбкой, порхнула к камину и через миг водрузила на столе передо мной разделочную доску, на которую положила букан с шипящими на нём колбасками. И торжественно подняла крахмальный конус.
Я недоверчиво-восхищённо покачал головой. На золотом (без сомнения!) блюде выложена шпалера из листьев салата, несущих продолговатые ломтики поджаренного хлеба, на которых белели ровные полоски сыра, увенчанные холмиками мелконарезанных тушёных овощей. Рядом золотой же судок с жареными грибами томлёными в сметане (секрет этого блюда подарил Леонард, бывший запорожский казк, а ныне – кок на «Дукате»). И рядом тяжёлая серебряная корабельная кружка с золочёной крышкой на рычажке. На белой салфетке – серебряная двузубая вилка с костяной рукоятью и такой же, в пару, серебряный нож. В кружке оказался эль, терпкий, янтарный. Да ещё и эти, уже снятые с огня, но ещё щёлкающие от жара колбаски.
– У нас не было такой посуды, – озадаченно сказал я.
– Чужой человек принёс, – с готовностью сообщила Грэта, – лицо жёлтенькое, глазки узенькие. Страшны-ы-ый!
– Да, принёс, – добавила Омелия. – Целый сундук.
И указала за стул.
Зайдя с другой стороны высокого «тронного» стула я увидел небольшой, в локоть длиной, чёрный сундук, вымазанный в земле и пронзительно пахнущий землёю. Откинув крышку, я зажмурился от блеска плотно сложенной в нём золочёной посуды. И, опуская крышку, сказал:
