как только я поднялся с колен, лорд Коллинз объявил, что этот меч теперь мой.
Кристина не помнила день, когда лорда Штейнберга посвятили в рыцари, зато видела множество подобных церемоний впоследствии. Обычно в рыцари юношу посвящал его сир, или, если он не служил оруженосцем, — отец. Церемония длилась не дольше десяти минут, зато каждый раз поражала своей торжественностью, ведь момент посвящения в рыцари означал, что мальчик стал мужчиной.
— Тогда зачем…
— Но он не стал моим, — покачал головой лорд Генрих. — Что называется, не врос в мою руку. Поэтому я считаю своим долгом вернуть его вашему дому.
— Спасибо, — только и смогла вымолвить Кристина, не сводя глаз от зеркального клинка. В нём чуть искажённо отражалось её лицо, осунувшееся, бледное и невероятно грустное, и девушка заметила, что сильно постарела. Конечно, лезвие меча — не зеркало, оно явно искажало изображение, но Кристина и без того знала, что выглядела уже не на двадцать четыре с этими ужасными кругами под глазами, заострившимися скулами и недавно возникшей складкой на переносице. — Да, я, кажется, вспомнила… Отец рассказывал, что обладатель этого меча не может потерпеть поражения, но лишь до тех пор, пока правда на его стороне.
— Ну что ж, — улыбнулся лорд Штейнберг, — значит, теперь вы точно непобедимы, миледи.
У её врага не было лица. Он был словно соткан из сгустков темноты, а его меч представлял собой ослепительно яркий, источающий адский жар луч алого света. Кристине было больно смотреть, наблюдая за неуловимо быстрыми движениями этого меча, а ещё она боялась, что если скрестит с ним свой клинок, то он тут же расплавится.
Но этого не произошло. Отцовский меч и правда был наделён какой-то магической силой — любой другой клинок не выдержал бы такого жара.
Ей было страшно. Пальцы, сжимающие рукоять меча, дрожали, а ноги почти не держали. Безликий враг же был силён, бесконечно силён, и он не знал усталости. Кристина резко пригнулась, уворачиваясь от удара, направленного прямо в сердце, попыталась сама ударить, но бесполезно. Тьма, которой так и разило от врага, отравляла её, мешала дышать, лишала последних сил. Кристина чувствовала привкус крови во рту, адскую боль во всём теле и в какой-то момент поняла, что её сердце перестало биться. До этого оно бешено колотилось, то замедляясь, то ускоряясь, но потом вдруг, будто сделав последний рывок, без сил замерло. Кристина даже сдавленно усмехнулась — не такой смерти она ожидала…
Да, это было болезненно и страшно, но всё же не так, как ей думалось. Спокойнее, наверное, только тихая смерть во сне.
То, что это и был сон, Кристина поняла, лишь когда проснулась. Пальцы нервно сжимали мягкую подушку, одеяло почти полностью сползло на пол, простыня сбилась и измялась. Такого облегчения девушка, казалось, не испытывала никогда. Ей часто снилась война, хотя она никогда не видела её. В мыслях то и дело проносилось: «Может, послушать лорда Штейнберга и остаться?», но она не позволяла себе думать об этом. Нельзя оставаться, нельзя бросать свою землю. Люди, которых они освободят, должны знать, что она — с ними.
Что бы это значил этот сон… Впрочем, какая разница. Кристина не особо верила в вещие сны: кому теперь дано владеть даром прорицания? Единицам разве что. Неудивительно, что ей снятся битвы, раз она так часто о них думает.
Кристина встала, поправила окончательно сползшее на пол одеяло и подошла к окну. В комнату лился мягкий солнечный свет и свежий весенний воздух. Утро только-только вступило в свои права, но во внутреннем дворе, куда выходили окна её комнаты, уже кипела жизнь. Внезапно девушке остро захотелось присоединиться к этому кипению, стать частью большого потока бытия и наконец ощутить себя живой. Время шло, а пустота в груди не уменьшалась — как будто сердце правда перестало биться, но тело почему-то не умирало.
Кристине не терпелось, и она не стала ждать Натали. Сама быстро оделась и не спеша вышла, прикрыв дверь.
Выйдя во внутренний двор, она остановилась у западной стены и присела на небольшую деревянную скамью. Утренний воздух был прохладным и свежим, и девушка с наслаждением вдохнула рассветный холодок. Прямо за стеной блестели купола храма, золочёные шпили прокалывали прозрачное голубое небо, но Кристину в обитель Бога не тянуло. Можно было бы, конечно, заказать ещё одну панихиду, да только какая теперь разница — молитвами отца не вернуть. Она уже видела замковый храм Айсбурга снаружи: он был величественным, высоким и прекрасным. Любопытно взглянуть и на внутреннее убранство, но всё же Кристине не очень хотелось туда заходить.
В Айсбурге многие ходили в храм — и местные, и приезжие. Иногда ей даже задавали ненавязчивые вопросы, мол, почему-то не видел вас на утренней мессе… Но Кристина лишь качала головой. В прощение всемилостивого Бога она не верила. Во время бесплодных попыток помолиться в тишине и одиночестве ей в голову лезли лишь жуткие, пугающие мысли. Девушка отчётливо понимала, что ей предстоит убивать, а сегодняшний сон лишь усилил это понимание. До этого всё было как-то размыто, зыбко, но сейчас… Сейчас осознание грядущего кровопролития вколачивалось в её мозг кривым ржавым гвоздём. Может, если верить религиозным догмам, убийства на войне во имя правого дела грехом не считались, но коль Бог и правда есть, то он и без того наверняка ненавидит Кристину.
Почему-то только потом пришла мысль, что она может умереть сама, а ведь это, пожалуй, гораздо страшнее.
Впрочем, Кристина решила не думать об этом сейчас. Чтобы отогнать пугающие мысли, она попыталась сосредоточиться на окружающей обстановке. С утра небо было чистым, но к полудню его постепенно заволакивали тонкие тучки — наверняка пойдёт дождь. Натали бы точнее определила, какой: тёплый и моросящий или ледяной и проливной. Было всё так же прохладно, несмотря на скорое лето. Кристина вообще не помнила, чтобы поздней весной и летом было жарко. Она слышала, что в южном Шингстене сильная теплота могла стоять с середины весны и до поздней осени, но в Нолде такого не было: зимы там холодны и суровы, а лета — прохладны и дождливы. Пока она находилась в Бьёльне, за все прошедшие дни лишь пара-тройка из них была жаркой, остальные — либо приятно свежими, либо просто тёплыми, но не изнурительно горячим.
Сидеть надоело, и Кристина решила пройтись через широкий внутренний двор. Каблуки её туфель гулко стучали по мостовой. Мимо вразвалочку прошествовала пушистая белая кошка, бросившая на девушку оценивающий взгляд пронзительных
