Только через несколько минут Малькольм смог различить у камина четырех человек, играющие в какие-то разрисованные картинки; остальные же, как он понял, составляли свиту играющих.
Нетрудно было тотчас же узнать прекрасную Екатерину по удивительной правильности ее лица, по темному цвету ее волос и глаз, по прозрачности ее ослепительно белой кожи и по изяществу всей ее фигуры; но при виде Генриха, измученного, обрызганного грязью, с изнуренным лицом, со всклоченными волосами, не она первая бросилась ему навстречу: молодой юноша красивой наружности схватил его за руку, вскричав:
– Генрих, Генрих, неужели это правда!
Красавица же, сделав шаг вперед, ничуть не изменилась в лице, и хотя не отворачивалась от жарких поцелуев мужа, но с видимым отвращением проговорила:
– Ах, мессир, какие грязные у вас сапоги!
– Ты все слышала, Кэт? – сказал Генрих, пристально вглядываясь в глаза красавицы, словно боясь, чтобы горестная весть не слишком поразила ее.
– Сражение? Да разве это уж такое несчастье? – потом, заметив озадаченный вид мужа, прибавила: – Бедный мессир Кларенс! Жаль его – он был такой красивый!
– Ах, крошка моя, он так любил тебя! – вскричал Генрих, с жадностью хватаясь за этот слабый луч сочувствия.
– Да… – ответила Екатерина, удивленная такой пылкостью мужа. – Он был очень любезен. Но это дело не усилит Арманьяков?
– Надеюсь, что нет! А где Меджи, несчастная, его жена?..
– Она уехала к себе нынче же утром и вздумала было взять с собой девицу де Бофор, но я, конечно, воспротивилась – нужно же мне было иметь при себе кого-нибудь королевской крови.
– Увы, Джон!.. – обратился Генрих к брату, но Екатерина прервала его, сказав:
– Вы еще не поздоровались с мадам де Гено и с принцем Орлеанским. Впрочем, вы в таком ужасном виде!.. – прибавила она, с ужасом осматривая грязное платье мужа.
– Я мигом переоденусь, моя прелесть, – ответил Генрих, – и приду с вами ужинать.
– Ужинать? Да мы уже давно отужинали.
– Но мы сильно проголодались, а я так торопился поскорей увидеть тебя, моя Кэт.
– Если это так, то с вашей стороны совершенно не любезно являться в таком виде, – растерзанным, измокшим, – совершенно не по-королевски! Вы заболеете, мессир!
Последние слова вызвали на лице Генриха улыбку благодарности.
– Не беспокойся, моя прелесть, я не заболею.
– В вашей комнате вам подадут ужин, – сказала королева, – а мы пока окончим партию.
Генрих покорно вышел, но Бедфорд остался, и подойдя к Екатерине, сказал:
– Невестка, он очень огорчен; ваше присутствие может успокоить его – он так жаждал быть с вами.
Екатерина бросила из него удивленный взгляд, как бы укоряя за нарушение этикета, вывезенного ею из Франции. Джон Бедфорд, конечно, никогда не казался ей ни красивым, ни любезным. На ее нетерпеливое движение он ничего не ответил, а только пожал плечами и вышел из комнаты.
Она же, преспокойно усевшись за игру, не обратила даже внимания на остальных, и им ничего более не оставалось, как удалиться.
– Гордое создание! Она не позволяет Генриху и слова вымолвить своей кузине! – пробормотал сэр Джемс, войдя к себе в комнату. – Но, ты ее видел-таки, ты ее видел? – прибавил он, положив руку на плечо Малькольма.
Юноша покраснел, как маков цвет, и заикаясь сказал:
– Леди Джон, сэр?
– А кто же? Если Шотландия увидит это красивое лице, то не правда ли, забудет свои глупые предрассудки? Впрочем, это единственные безумные речи, слышанные мной в Гленуски.
– Мне кажется, – сказал Малькольм, сконфужено опуская глаза, – ее примут с гораздо большим энтузиазмом, чем королеву Екатерину, – в ней больше величия.
– Не научился ли ты уже придворной лести? – заметил сэр Джемс, улыбаясь.
– Нет, – ответил Малькольм, заметно довольный, – но ее карие глаза, ее темные локоны…
– Карие глаза?.. Темные локоны?.. – прервал его король. – Да ты совсем помешался!
– Мне казалось, сэр, – возразил Малькольм, – что вы говорите о той величественной даме в белом покрывале, что сидела возле королевы.
– Ах, глупый мальчишка! – сказал сэр Джемс. – Он принял смуглую люксембургскую игуменью за сомерсетскую розу!..
Видя, что юноша совершенно растерялся, сэр Джемс принялся перечислять всех, только что ими виденных.
Жакелина, урожденная графиня де Гено, а после замужества – герцогиня Брабантская; Жоффрей, герцог Глочестерский, юный и блестящий брать короля; серьезный и задумчивый герцог Орлеанский, попавший в плен во время сражения при Азанкуре; красивый, но с плохими манерами граф Марчский; храбрый лорд Варвик; сэр Людовик Робзарт, старый рыцарь, которому была поручена королева после помолвки; и, наконец, юноша одних лет с Малькольмом, но выше и сильнее его, с веселым, беззаботным и несколько вызывающим видом, с первого раза очень понравившийся молодому Гленуски, был никто иной, как Ральф Перси, второй сын сэра Гарри Перси.
– Известного под именем Готспура, что попал в плен при Оттербурне и умер мятежником? – спросил Малькольм.
– Да, – ответил сэр Джемс, – но король Генрих в первый раз сражался с галлами под его командой; впрочем, он не сочувствует нашему северному обычаю мстить потомкам за прегрешения отца, и потому возвратил баронство его старшему сыну и поручил ему оберегать наши границы; что же касается младшего – юного Ральфа, то он воспитывает его при себе.
Слова эти сильно удивили Малькольма Стюарта, привыкшего считать слабым и бесчестным всякого, кто не мстит детям за обиды их отцов.
Так поступить мог, по его мнению, один лишь монах, и то в торжественную минуту смертной агонии. Здесь же король, к тому же воинственный, прощает обиды, словно так и должно было быть!
– Впрочем, – прибавил сэр Джеймс, – не советовал бы я тебе говорить при дворе о твоей склонности к монашеской жизни: тебя сей же час прозовут юным монахом.
Малькольм сильно покраснел и твердо решил не выдавать себя.
На следующее утро королевский кортеж двинулся из Понтефракто. В минуту отъезда сэр Джемс представил леди Иоанне де Бофор своего юного родственника. Тут только Малькольм увидел восхитительное создание с ясными голубыми глазками, со свеженьким розовым личиком, обрамленным белокурыми волосами. Девушка, краснея, ласково приветствовала его с истинно королевским величием. Леди Иоанна так поразила Малькольма, что он просто остолбенел, вспомнив о своей вчерашней ошибке.
Дорогой сэр Джемс, погруженный в мысли о даме своего сердца, предоставил Малькольма самому себе, потому что, несмотря на многочисленное общество, юноша не знал никого, исключая герцога Бедфордского, занятого серьезным разговором с королем и лордом Варвиком, Никеля Берда, лорда Мармиона и некоторых других, составляющих свиту и ехавших поодаль.
