Саныч, прищурившись, не отрываясь смотрел на стенку, словно читал на ней историю своей жизни...
* * *
– Гитлеровцы! – шепот идущего впереди разведчика бросил их на снег.
Буранцев отполз за оставшийся от камнепада валун и осторожно выглянул. Белым конусообразным озером раскинулось перед ним небольшое плато. Со всех сторон было оно окаймлено холодными, тускло поблескивающими изморозью скалами.
И по самой середине этого застывшего "озера" двигалась длинная цепь людей с ледорубами – автоматы висели на груди. Буранцев и без бинокля разглядел выпуклые защитные очки на лицах бредущих по колено в снегу немцев. "Задача у них простая, – думал лейтенант. – Немцы хотят достичь перевального гребня раньше, чем мы. Захватив гребень, они перережут единственную дорогу, по которой должен пройти измотанный боями полк, ведущий арьергардный бой в долине".
Никто не ждал, что фашистские егеря появятся здесь. Они взяли штурмом южный склон хребта – значит, альпинисты отменные. Сколько же их? Полурота! Горные егеря из дивизии "Эдельвейс". Могут быть среди них и знакомые. Буранцев вспомнил двух баварцев, с которыми поднимался в одной связке на пик Шуровского четыре года назад.
Через полчаса егеря ступят на плотный смерзшийся фирн ледника. Еще полчаса, и немцы пройдут последний кулуар, выводящий их к перевалу.
Буранцев на мгновение вспомнил костистое, тяжелое лицо командира полка и его слова: "Не удержите перевал – нам конец. Сам видишь, раненых много".
Буранцев оглянулся. Восемь разведчиков вдавились в снег и походили на россыпь внезапно обнажившихся камней. Ближе всех лежал Федор Мотыль, с которым Буранцева связывала старая дружба еще по довоенным восхождениям.
– Федя, – негромко позвал командир. Мотыль повернул к нему красное, обожженное солнцем лицо. – Разговор есть...
– "Эдельвейсы" расцвели, – пробормотал Федор, подползая. – Бой нужен, командир...
– Нет, Федя. Мы здесь, как куропатки на снегу. Бой нужен там...
Буранцев показал глазами на ущелье, отвесные стены которого поднимались справа и слева, образуя каменный мешок.
– Опередить фашистов можно, – тихо сказал Буранцев. – Нужно только подняться по стенке... Видишь...
– Товарищ командир... Саныч... Это же... – Федор запнулся.
Прислонившись к нагретому солнцем камню, долгим взглядом ощупывали они вздымавшуюся правее склона гигантскую скалу, похожую на башню древней крепости. Стена ее казалась подброшенной над землей да так и застывшей в воздухе.
– Ты поведешь группу и пойдешь первым, – внезапно севшим голосом приказал Буранцев. – Скальных крючьев должно хватить. Поднимешься, свяжешь страховочные веревки, закрепишь намертво и спустишь вниз. Потом двинешься на перевал. Полк пойдет вечером, до вечера держать перевал. Все...
– А ты?
– Сделаю вам паузу минут на шестьдесят. Оставишь "Дегтярева" с четырьмя дисками и пару гранат. Документы мои забери... на всякий случай. И не забудь про веревку.
Буранцев верил и не верил в то, что группа поднимется по скальной стенке, но он понимал, что другого выхода нет. Принимать бой на голом склоне безрассудно – часть немцев все равно уйдет на перевал. В случае же удачи разведчики первыми выходили к ущелью, запирающему дорогу из долины.
Себе он оставил роль отвлекающего заслона на тот случай, если враг заметит движение группы.
С плато стенку огнем не достанешь. Командир егерей бросит часть людей к камню, за которым он сейчас лежит, а значит, потеряет время.
Лейтенант слушал, как быстро и упруго стучал молоток Федора, вколачивая крючья в гранитные трещинки, и мысленно видел, как набухают вены на лбу Мотыля, как трудно ему держаться на крошечных уступчиках.
Буранцев привык на войне делать то, что в мирное время казалось невозможным, невероятным. И еще он знал, на войне нельзя ошибаться. Ошибка почти всегда стоит жизни. Как на восхождении. Кто-то небрежно забил страховочный крюк, и горы тут же мстят жестоко и неумолимо.
Сейчас от него, лейтенанта Буранцева, зависит жизнь сотен измученных непрерывными атаками людей. Нужно так построить бой, чтобы задержать немцев как можно дольше, а потом и самому успеть преодолеть стенку и присоединиться к группе.
Выбирая лучший сектор для обстрела, Буранцев приладил пулемет и выглянул из-за валуна. Он увидел, как на мгновение в цепочке немцев что-то ослепительно блеснуло, и догадался: солнечный луч отразился от оптического прицела. Лейтенант обернулся. Федор не прошел и половины пути.
Хлопнул далекий выстрел, и белый шарик ракеты, разбрызгивая искры, взлетел над плато, останавливая егерей. Буранцев видел, как третья часть колонны, отсеченная приказом офицера, развернулась в цепь и двинулась наискось через плато.
У него еще оставалось три-четыре минуты. Он снял темные очки-консервы, прикрыл глаза и вприщур посмотрел на горы. На леднике синел фирновый снег, отражая небо. Вершина горела последними красками уходящего дня – золотом, киноварью, пурпуром.
Буранцев упер приклад пулемета в плечо. Теперь пусть идут. Они дошли до его гор, но пока он здесь, они не пройдут.
Егеря передвигались к валуну длинной редкой цепью, догадываясь о присутствии за камнем разведчика.
Когда фигуры солдат стали видны отчетливо, лейтенант нажал на спуск. Стрелял он спокойно и внимательно. Каждая короткая очередь укладывала кого-нибудь из наступавших на снег. Они оставались темными пятнами на склоне. Вскоре немцы залегли.
"Если они снова пойдут прямо по склону, я расстреляю их всех до одного", – подумал Буранцев.
Егеря были опытными солдатами, они теперь и не думали атаковать в лоб, разделились на две группы и стали медленно и методично продвигаться к валуну слева и справа, охватывая позицию разведчика полукольцом.
Застрекотал крупнокалиберный пулемет, прикрывая атакующих. Эхо от его очередей ударялось о нагромождения скал, нависавших над плато, множилось, и Буранцеву казалось, что огонь ведут сразу несколько пулеметов.
Пули с визгом щелкали по валуну, высекая искры. Обожгло лоб и руку. Буранцев посмотрел на ладонь, испачканную темной влагой, подумал, что руку надо бы перевязать, и тут же забыл об этом.
Не сразу обнаружил он позицию фашистского пулеметчика, а когда увидел яркий сноп огня, вылетевший в пространстве между двумя рядом лежащими трупами убитых им немцев, резко повернул ствол "Дегтярева" влево, поймал в прорезь прицела вспышку огня и почти опустошил весь диск. Экономить патроны, пока живет этот проклятый пулемет, было бы непростительной ошибкой. Пулемет замолк. Лейтенант снова заставил егерей залечь. Они постреливали из автоматов, но расстояние было слишком велико, и пули, шипя, уходили в снег.
