Несколько утешило то обстоятельство, что русские поезда, в отличие от немецких, просторнее, комфортабельней и теплее, но тут же выяснилось, что едут они невыносимо медленно.
И вот, наконец, мрачным серым утром двадцать шестого января двое джентльменов прибыли в Санкт-Петербург.
Вокзал оказался маленький, низенький, занюханный. Поезда выходили прямо из-под навесов, здорово напоминая журнальные карикатуры на Лондон. Никаких волков по улицам не ходило. Ходили кэбы, трамваи и таксомоторы. Белку видели только один раз, в Alexander Garden. Но и белка, вопреки предостережениям механика, на прохожих не нападала. Была она серая, пушистая, сидела высоко на дереве и не обращала на людей никакого внимания. И все-таки удивительная страна Россия не походила ни на одну из других стран.
Во-первых, на улицах совсем не было темнокожих. Во-вторых, там не было ирландцев. В-третьих, что вообще уже ни в какие ворота не лезло, не имелось евреев. В субботу — и никаких пейсов, бород, треугольных шляп. В-четвертых, едва ли не более половины мужчин на улицах составляли военные. Ну и, кроме того, нужно было вести себя осторожно, чтобы вовремя заметить putoshnik, который в любой момент может потребовать у вас взятку или отправить в Сибирь.
Так, ежеминутно оглядываясь, утирая выступившие от мороза слезы, двое джентльменов взяли izvozchik и добрались до Hôtel «Européenne».
Кругом лежал грязный снег, дворники посыпали его песком. Пахло кошками, навозом, сыростью и подворотнями.
Граф Мордвинов нажал кнопку электрического звонка в своем кабинете.
Его сиятельству было лет двадцать пять, у него были идеальный пробор и усы вороной масти. Холеное бледное лицо графа выражало уверенность и спокойствие. Можно было подумать, что шантажисты посещают его ежедневно. Профессор Найтли струсил: он ни слова не сказал двоим джентльменам о том, что уже имел переписку с графом, и получил вместо наследства письмо. Письмо это было столь же коротким, сколь и неприятным. Таким же, надо думать, как и недлинная речь графа, которой он ответил двоим джентльменам.
— Нам очень жаль, — сказал ему Д.Э. Саммерс и приподнял правую бровь.
— Нам очень жаль, — перевел по-французски М.Р. Маллоу.
— Хорошо, — ответил граф, — я понял ваши условия.
Он молча раскрыл ящик бюро. Компаньоны знали, что он полез за чековой книжкой. Граф, однако, вынул несколько купюр, добавил одну, и брезгливо подал стоявшему перед ним М.Р. Маллоу.
Саммерс пришел в ярость. Он проклинал французский, благодаря которому всякие дохлые типы молча принимают подачки. Он хотел возразить, но не успел этого сделать: именно в этот момент граф нажал кнопку звонка.
Смуглые молодые люди с дикими взглядом, которые молча появляются в кабинете по трое, не располагают к возражениям.
Шантажисты покинули дом графа. Они проглотили стыд, который пришлось испытать перед прислугой — высокомерной девицей, отошли подальше от рослого швейцара и дошли до угла. Потом прошли мимо толстого, закутаннного kossak, неизвестно зачем торчавшего посреди улицы и проводившего их страшно и бессмысленно выпученными глазами, мимо зеленого от промозглого холода театра Mariinsky, пересекли громадную пустынную площадь. Здесь они зашли за памятник непонятно, кому и, убедившись в том, что их не преследуют, остановились. Они стояли теперь посреди Петербурга в своих тяжелых енотовых шубах и светлых кепи. В руках у Маллоу была тысяча рублей. По пустынной площади ползал ледяной ветер.
— Мы наплели Форду насчет продаж, — напомнил М.Р. Маллоу. — Пойдем, хоть покажемся этому Фриде.
Саммерс полез за пазуху. Он собирался достать план. От холода и тяжести енотовой шубы он никак не мог развернуть лист, страдал и мучился, пока и вовсе не уронил его в снег, и не остался стоять, беспомощно глядя на компаньона.
— Ну? — сказал Маллоу.
— Чего «ну»?
— Вот и ну! Чего встал-то? Камердинера ждешь? Камердинер, вон, у его сиятельства остался. С бандитской мордой.
Саммерс развел руками и под шубой заскрипело.
— Ах да, — спохватился Дюк. — Ты же калека у нас. Ну, я забыл. Что я, забыть не могу?
Когда М.Р. Маллоу, выпрямившись, посмотрел компаньону в лицо, он встретил взгляд маньяка.
— Сэр, — медленно сказал Д.Э. Саммерс, — идемте. Мы должны были проиграть эту гонку, но теперь у нас нет выхода. Мы ее выиграем.
«Автомобили Фордъ». Итальянская-стрит, 35
Мистер Фриде, американский гражданин, председатель единственного представительства «Форд Мотор энд Ко» в России, был человеком солидным, пожилым. Фигура его была полной, голова — лысоватой. Близорукие глазки имели выражение одновременно хитрое и растерянное, как если бы мистер Фриде собирался вас обмануть, но при этом боялся попасть в неловкое положение. Он отложил рекомендательное письмо от Форда и с сомнением оглядел двоих джентльменов, устроившихся в креслах в его кабинете.
— Я хотел бы уточнить ваши намерения.
— Скажите, — М.Р. Маллоу закинул ногу за ногу, — а если бы вскорости состоялся еще один автопробег?
— Да, безусловно, без автомобилей «Форд», не обходится ни одно событие такого рода, — взгляд мистера Фриде сделался еще более растерянным, и одновременно более хитрым. — Но, господа…
Представитель компании отпил воды из графина. Последняя победа автомобиля «Форд» в России состоялась более пяти лет назад.
Д.Э. Саммерс выпрямился в кресле и наклонился немного вперед. Раздался скрип. «Бандаж Шелдона» делал коммерсанта официально-деревянным в движениях.
— Что бы вы сказали, — негромко поинтересовался он, — если бы в этом пробеге «Форд» победил?
Воцарилась пауза.
— Вы предлагаете выписать «999»? — в недоумении спросил Фриде. — Но выписывать одну гоночную машину ради единственной гонки…
— Нет, — успокоил Д.Э. — Ничего выписывать не нужно. Победит «Модель-Т».
— Что вы имеете в виду? — испугался представитель компании.
— Вот поэтому, — Маллоу улыбнулся и развел руками, — наш визит и носит неофициальный характер. От вас потребуется только одно: ввести нас в Автомобиль-клуб.
Мистер Фриде, американский гражданин, оглядел еще раз своих соотечественников. Выражение лица представителя «Форд Мотор» усилилось многократно.
Состоящий под Августѣйшим Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Сергея Михайловича покровительствомъ С.-Петербургский Автомобиль-клубъ
В четвертом номере на 10, Боровой-стрит, где происходило собрание клуба автомобилистов, стоял гул. М.Р. Маллоу был очень занят: он переводил с французского, на котором, как выяснилось, все-таки говорили все приличные люди в России.