Да, в этом зале все было пронизано духом рыцарства и многовековой истории Польши. Попадая в него, Владислав начинал чувствовать себя окруженным королями-предшественниками, которые — кто с интересом и надеждой, а кто с насмешкой и недоверием — ждали его очередного решения. И он старался быть достойным своих славных предков, в галерее которых, очевидно, скоро займет место и его, Владислава IV, портрет. Да, очень старался. Хотя в последнее время это удавалось все реже, и вряд ли придворные хронисты смогут скрыть сие от потомков. Тем более что слишком уж много развелось бездарных хронистов. Причем всякий норовит как можно быстрее укатить в Париж, чтобы издать там собственную «Историю Польши».
Куда лучше обстояло дело с портретом для «пантеона королей». Он был написан голландским портретистом еще год назад и теперь ждал своего часа. Увы, он уже, действительно, ждал этого рокового часа.
…То важное решение, к которому король пришел после долгих раздумий, он хотел принять именно здесь, в этом рыцарском зале, «пантеоне королей».
Прежде чем приблизиться к «норманнскому трону», чтобы, сидя на нем, еще раз спокойно все обдумать, король медленно обошел всю портретную галерею витязей-правителей Польши.
Сигизмунд III Ваза. Сигизмунд II Август. Владислав Локеток, короновавшийся в 1320 году здесь же, в Кракове, за которым навечно сохранится слава создателя единой польской державы, Великой Польши… В самом деле, разве не он в великих битвах и в не менее великих трудах собирал под свое королевское крыло разрозненные польские земли?
А рядом — Владислав II Ягайло. Победитель, или, как его еще называли, «святитель» Грюнвальдской битвы, вознесший Польшу на вершину европейской воинской славы. Разгромив тевтонцев, а вместе с ними и цвет почти всего европейского рыцарства, Ягайло на многие годы облегчил судьбы исконно польских земель — Мазовии, Добжынии, Куявлии, Хелмщины.
Именно Ягайло, ставший, уже в качестве Великого князя Литвы, мужем королевы Ядвиги, основал, укоренил и тут же возвеличил новую королевскую династию — Ягеллонов, к которой принадлежит и он, король Речи Посполитой Владислав IV.
Да, это решение он должен принять сейчас и именно здесь. Все достойное величия предков должно исходить из этого зала, освящаясь при этом все еще могучим духом Ягеллонов.
«…Впрочем, вся эта полуромантическая история уже принадлежит воспоминаниям, которым не время предаваться в двадцати шагах от поля боя, — решил д’Артаньян, впадая в уже привычную и всегда такую спасительную солдатскую дрему. Но едва он предался неге, как кто-то принялся тормошить его.
— Кто здесь?! Что случилось? — нервно подхватился мушкетер, которому как раз то ли снилась, то ли просто чудилась дуэль, на которую он якобы вызвал турка Гафиза.
— Тише, господин граф, тише. Это я, Серж. Я принес ключ.
— Какой еще ключ?
— Оказывается, в здании пансиона есть черный ход, со стороны глухой стены, за которой начинаются скалы. По моей просьбе ключ от него передала служанка Иллирия. Кстати, потрясающая женщина.
— Ты что, с ума сошел? Мы же приехали сюда не для того, чтобы выкрадывать баронессу Лили фон Вайнцгардт.
— Если понадобится, выкрадем, — спокойно заверил Серж. — А пока что попытаемся спасти.
— Даже так, спасти?! От кого именно, позволь узнать?
— Какая разница: от турка, от рыжего шотландца, от самой маркизы… Там узнаем. Главное — не терять времени, если только не хотим опоздать.
Сержант говорил все это столь решительно, что д'Артаньян не отважился ни подвергнуть его слова сомнению, ни терзать расспросами.
Как выяснилось, слуга все продумал. Преодолев ограду, они незаметно выбрались из усадьбы и подошли к стене, опоясывающей пансион. Там, в одном месте, к самой стене подступал большой валун. Серж быстро положил на камень и стену валявшийся неподалеку сухой ствол дерева, и через несколько минут они уже были на территории пансиона «Мария Магдалина» со стороны? черного входа.
— Основной вход охраняет шотландец, — вполголоса объяснял Серж. — Если Гафиза служанке Иллирии навязывают, то в этого варвара-северянина она сама немножко влюблена. Вот и сейчас эллинка усиленно отвлекает его.
Замок поддался с трудом, видно было, что им давно никто не пользовался. Войдя в здание, Серж вновь закрыл дверь, а ключ положил в карман.
— Оставь дверь открытой, — посоветовал д'Артаньян.
— Пусть ее откроет тот, кто пожелает войти сюда.
— Не закричала бы Лили.
— Она предупреждена. А кроме того, она — саксонка.
— Разве что, — усомнился во всех этих предосторожностях д'Артаньян. Он твердо знал, что никакие предупреждения не помешают девицам поднять шум и даже впасть в истерику, поскольку это у них в крови.
Как и было условлено, Серж остался внизу, спрятавшись под лестницей, а д’Артаньян медленно, стараясь ступать так, чтобы не скрипнула ни одна ступенька, поднялся наверх.
«Пансионесс», как обычно называла воспитанниц сама владелица пансиона, еще не спали. Из нескольких комнат доносились приглушенные голоса. В комнатке, соседствующей с той, в которую нужно было проникнуть, две девушки негромко напевали песенку о рыцаре в красном плаще, который постучит в их окно, чтобы похитить и увезти в далекое королевство.
«Он уже здесь, этот рыцарь, — ухмыльнулся в усы д'Артаньян. — Не заржала бы только лошадь под окном».
Дверь легко поддалась, но тут же предательски заскрипела. Хорошо еще, что д'Артаньян сумел проскользнуть внутрь, прежде чем какая-либо дверь успела приотвориться.
— Вы, граф?! Все-таки вы пришли, решились? Это мужественно. — Лили стояла посреди комнаты. Рядом, на столе, горели две свечи. Девушка была вся в белом: платье, туфли, белая прозрачная накидка на голове. Она казалась совершенно спокойной и улыбалась безмятежно, как ребенок, увидевший сказочного принца.
— Я ждала вас с самого утра. Даже потребовала у маман Эжен, чтобы она позволила увидеться с вами. Но она, конечно, не позволила.
— Вы похожи на невесту, Лили.
— Мне и хотелось быть похожей на нее.
«Что это ты нафантазировала себе, милая моя?!» — изумился про себя д'Артаньян. Он ожидал чего угодно, только не безмятежной улыбки этой девушки, очевидно, всерьез уверовавшей, что он явился, чтобы похитить ее.
— Как там мой брат? — Граф поднял одну из свечей и, прежде чем погасить ее, осветил лицо девушки. Хотя и так видно было, что оно озарено какой-то необычной, холодной красотой. Словно освещенный полярным солнцем айсберг.
— Свечи нам придется погасить.
