— Нужную точку нашли в стороне, почти в расположении русских. Но уже наступила темнота. Заметить нас было трудно, но и стрелять становилось почти невозможно.
— Какова дистанция выстрела?
— Не знаю. Я поставил прицел на восемьсот шагов. Сделал три выстрела по офицеру в белой форме, потому что другие мундиры рассмотреть не мог.
— Австрийский генерал?
— Да, ваше высочество.
— Ты попал?
— Да, но случайно. Просто повезло.
— Мне не докладывали о гибели австрийского генерала. В армии отвратительно работают лазутчики. Хорошо, рассказывай дальше.
Наполеон сделал глоток, повернул голову в сторону капитана.
— Мы разобрали ружье, сняли прицел и пошли в сторону Дуная. В темноте ничего нельзя было разглядеть, хотя бой не утихал. Один раз нас окликнули солдаты неприятеля. Я ответил им по-русски, и нас оставили в покое.
— Да, я помню, твой русский безупречен. Это очень важно, Луи. В России любой поручик понимает по-французски, а у нас пленных иногда допросить некому.
— Мы добрались до реки, забросили детали ствола и прицел в воду. Потом на берегу нашли лодку. В это время Мортье, собрав все силы в кулак, пошел на прорыв. А я с двумя лейтенантами потихонечку переплыл Дунай. Еще двое моих солдат пошли с Мортье. Про них ничего пока не знаю.
— Где твои офицеры?
— Отдыхают. Есть какое-нибудь задание?
— Будет утром. Сегодня сообщил Мюрат, что вся русская армия стоит в Голлабруне. Конечно, он ошибся, но там кто-то есть. Я дал ему приказ срочно атаковать русских. Но до сих пор нет доклада о победе. Видно, что-то не заладилось у него. Подозреваю, что отряд, с которым он не может справиться, тоже возглавляет Багратион.
— Он не успел бы. Слишком длинный путь от Кремса до Цнайма, а потом еще и до Голлабруна. Это какие-то передовые дивизии армии, идущей из России.
— Нет. Из Ольмюца русские не выходили. Кутузов сейчас туда торопится. А отряд он отправил прикрыть отход. Напрямую через горы.
Наполеон не ошибся, отряд действительно пришел через горы, и командовал им Багратион. Может, потому, что он редко ошибался, Европа, создавая коалицию за коалицией, терпела нескончаемую череду поражений? Но, видимо, императору было бы очень неприятно узнать, что удар в тыл Мортье нанес не Багратион, а неизвестный ему генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Дохтуров, который впервые участвовал в деле против французов.
— Завтра ты отправишься к Мюрату, передашь письменный приказ создать тебе необходимые условия. Требуй все, что понадобится. Помни, ты окажешь Франции величайшую услугу, если Багратион больше не станет участвовать в кампании.
— Я понял, ваше величество.
— У тебя еще есть дальнобойный штуцер?
— Да, последний.
— Этого достаточно пока. А с завтрашнего дня ты уже не будешь моим адъютантом. Да, я помню, что сам тебя назначил, когда перевел сюда. Но в адъютантах ты слишком уж на виду. Мне этого не хотелось бы. Получишь назначение командовать гвардейской императорской ротой снабжения. Специального секретного снабжения! — Бонапарт с нажимом произнес последние слова. — После этого у тебя не будет проблем с доставкой и хранением оружия и приспособлений. Как вернешься — сразу займешься формированием роты и пополнением запасов оружия. Хотя… я еще подумаю. Может, тебя следует спрятать еще дальше. Ладно! Иди спать, завтра у тебя нелегкий день.
III
Снег, разгоняемый ветром, летел с перевала, и словно не снег это был вовсе, а какой-то сказочный поток жестких белых колючек, несущихся вдоль земли. Внизу шел дождь, вымочивший отряд насквозь. Темноглазый юноша ничем не выделяющегося роста — Николай Данилов, корнет, коих в российской армии можно насчитать не одну тысячу, закутывался в мокрый плащ, стараясь хоть немного защититься от ледяного пронизывающего ветра, пытающегося, кажется, заморозить саму душу.
У перевала Николай спешился, конь не мог везти седока. Даже хорошо подкованные лошади скользили по крутой мокрой траве, покрытой тонким снежным покрывалом. Прямо перед Даниловым шла батарея конной артиллерии, и солдаты помогали лошадям затаскивать на перевал орудия и повозки с зарядными ящиками.
«Как же тяжело им сейчас!», — подумал Николай, с трудом различая в ночной мгле за завесой снега человеческие фигуры. Он хотел помочь, подставить плечо под упрямую, не желающую ползти вверх повозку, но побоялся отпустить повод лошади и только уперся ладонью левой руки в свободное место на задней жерди, по-прежнему держа узду правой. Но стоило только надавить всем весом, как ноги соскользнули, и Николай упал на колено.
— Ваше благородие, — темный силуэт стоящего рядом канонира терялся в снежном круговороте, — идите, мы уж сами. Оно-то тяжело с непривычки орудию таскать. Идите, идите тут недалече ужо.
На перевале ветер усилился. Почему-то подумалось, что если бы такой ветер дул когда-нибудь в имении под Дорогобужем, то старые дубы и сосны в лесу просто бы вырвало с корнем. Николай медленно продвигался по широкой седловине перевала, пригнувшись к земле. В руке он по-прежнему держал повод лошади, которая, подражая хозяину, также пробиралась вперед, низко опустив туловище.
Сразу за перевалом все стихло. Это было удивительно. Только что валящий с ног ветер свистел в ушах и вдруг тишина, прерываемая всхрапыванием лошади да негромким звоном металла впереди. Корнет взобрался на коня. Снег по-прежнему шел, но уже не колючий, а мягкий, пушистый, какой-то медлительный, тихо оседающий на землю.
Длинная ноябрьская ночь не собиралась сдаваться, но почему-то чувствовалось, что она уже на исходе, что до рассвета осталось не больше двух часов. Организм, бешено боровшийся с холодом там, на перевале, восполняя уносимое ветром тепло, продолжал работать в том же режиме. Николай согрелся, а щеки, которым досталось больше всего, даже немного горели. Мерный ритм покачивающегося седла клонил в сон. Но стоило Данилову лишь закрыть глаза, как сразу начинал сниться позавчерашний бой. Тот самый, в котором русские одержали убедительную победу, но ставший для корнета чуть ли не символом личного позора.
Милорадович по приказу Кутузова выдвинулся навстречу Мортье, весело и бесшабашно идущего в атаку. Дохтуров со своим отрядом пошел в обход, через горы. Показывать дорогу вызвался австрийский генерал-квартирмейстер Шмит. Видимо, решил, что на родине заблудиться невозможно. В результате отряд застрял в густом лесу, непроходимом для лошадей и артиллерии. Дохтуров, слыша звук боя внизу у Дуная, принял решение оставить артиллерию и кавалерию, с одной пехотой пролез через бурелом и зашел в тыл к французам.
