— Вернись! — завопила Ануна, силясь перекричать шум ветра. — Тебе надо спрятаться. Если ты повредишь свое тело, твой ка будет недоволен. Иди же… ты почти ничего не весишь и не выдержишь сильных порывов… Ты пустой… Тебя унесет ветром…
Девушка схватила мертвеца за руку, чтобы затащить его в укрытие, но она, обезвоженная многочисленными процедурами, с сухим треском переломилась, оставив обломок в руке Ануны.
Ануна содрогнулась от ужаса, а мумия продолжала идти, не обращая внимания на уговоры девушки. Желтоватая кожа начала шелушиться. Ануна задыхалась в пыли, заполнившей долину. Ей пришлось укрыться за стенкой какого-то древнего надгробия. И вдруг, когда она уже решила, что находится в безопасности, из щелей между камнями стали выплывать тени. Они были черными, как сажа, и плавно колыхались, словно водоросли в реке.
«Ка! — подумала она, оцепенев от страха. — Неприкаянные души усопших, погребенных в долине. Почему они тянутся ко мне?»
Души уже окружили ее и сотрясались от злости.
— Это ты, Ануна, бальзамировщица из Пер-Нефера, — проворчала одна из них. — Негритянка, которая распределяет мази и камедь. Знай, что мы очень недовольны твоим хозяином Хоремебом. Тела, из которых мы вышли, были плохо подготовлены. Они разлагаются… Хоремеб обманул нас. Его составы ничего не стоят. Наши семьи заплатили целое состояние за бальзамирование, оказавшееся никудышным.
— И из-за тебя тоже мы стали неприкаянными, — прошипела другая. — Тела, которым мы принадлежим, невозможно распознать. Мы уже не знаем, где чье. Мы не можем возвратиться в мумии, из которых вышли, и потому, стеная, бродим по пустыне. Этот ветер рожден нашей яростью. И все из-за тебя, понимаешь?
— Я здесь совсем ни при чем, — чуть слышно пролепетала девушка. — Я отвечаю за благовония… Я не занимаюсь размачиванием…
— Молчи! — завыли теряющие терпение тени, и этот вой перекрыл завывание ветра. — Помолчи! Нас обманули! Мы купили вечность для наших тел, а из них сделали плохо зашитые мешки, наполненные плесенью. Наши лица крошатся, пальцы осыпаются, наши члены отваливаются кусками…
Ужас парализовал Ануну. Обвинение было слишком тяжелым. Страшным. Каждый ка должен был перемещаться между миром живых и миром потусторонним, но, подобно кораблю, уходящему в плавание и всякий раз возвращающемуся в свой порт, душа обязана была возвращаться туда, откуда вышла; такой гаванью было ее мумифицированное тело. Когда последнее оказывалось обезображенным, ка, не узнав его, начинал метаться, страдая от неприкаянности.
— Ты сделала из нас бродячих собак! — прошипела одна душа на ухо девушке. — Мы бродим взад-вперед по этой долине и не можем нигде приткнуться.
— Ты должна все исправить! — хором завыли души, свившись в плотный клубок под стенкой. — Ты должна помочь нам отыскать наши тела.
— Твоя правая кисть должна заменить отпавшую кисть моей мумии! — заворчала одна тень, цепко ухватив запястье Ануны.
— А мне нужна твоя левая нога! — потребовала другая.
— А мне — твое лицо! — с ненавистью прошелестела третья.
Фантомы набросились на Ануну, прежде чем она успела спастись бегством. Кровь брызнула во все стороны, когда ей оторвали кисть, ногу, содрали лицо.
— Возмездие! — выл хор теней. — Возмездие!
Под эти гневные выкрики Ануна вынырнула из кошмара. Ловя ртом воздух, она перевалилась на бок; сердце молотком колотилось о ребра. Какой ужасный сон!
Пот заливал ее лицо и грудь. Намокла даже простыня, на которой она спала. Все еще дрожа, она привстала на колени. Галлюцинации не отступали. С тревогой девушка спросила себя, не был ли этот сон вещим… и что он означал. И хотя она уже окончательно проснулась, все же ощупала свое тело, проверила — все ли на месте. Она нашарила кружку с водой, сделала глоток, остатки вылила на лицо и грудь.
Но и это не помогло: страшное ощущение неизбежной опасности поселилось в ней и не исчезало до самого рассвета.
Когда над Сетеп-Абу засияло солнце, она пообещала себе пойти к толкователю снов перед тем, как отправится в бальзамировочную. Может быть, ведун сможет открыть тайный смысл этого кошмара?
Сидевший на верблюде кладбищенский вор Нетуб Ашра сжал кулаки. Вот уже три недели, как усопшие играли с ним в прятки, и ему никак не удавалось их найти. Это становилось унизительным. Похоже было на то, как если бы хитрый, умудренный жизнью старик играл с наивным ребенком. Нетуб, считавший себя хитрым, начинал разочаровываться. И тем не менее он понимал, что ловкости в нем не убавилось, и чувство это усиливалось по мере того, как он приближался к своей добыче.
Он не стал оборачиваться, чтобы его люди не заметили тревоги на его лице. Еще этой ночью ему снилась гробница Шакан-Хофера, и он проснулся в поту, придя в ужас от мысли, что мог кричать во сне.
Главарь воровской шайки никогда не хныкал как дитя, и коль уж такое случилось — значит, его посетили зловещие сны, вестники несчастья.
Увы, ни вино, ни пары голубого лотоса или мандрагоры не смогли стереть из его памяти постигшую их неудачу, когда по его инициативе шайка проникла в пирамиду Тетлем-Иссу на другой день после схода вод Нила, в самый разгар сезона Перит; земледельцы как раз бросали семена в свежий ил, который река оставила на освобожденной земле.
Тетлем-Иссу считалось погребением незначительным, но зато нетронутым, не поддавшимся более ранним набегам грабителей. Однако воры, известные хвастуны, утверждали, что оно заколдовано, защищено заклинаниями жрецов бога Собека, Великого Крокодила, непобедимого стража границ, пожирателя проклятых гиппопотамов.
— Все, кто попытался войти туда, там и остались, — шепотом рассказывал Нетубу старик вавилонянин, скупщик краденого. — Пирамида их поглотила. Не вернулись ни Иксур с бородой, заплетенной в косички, ни горбун Шатаван, ни укротитель диких животных и гладиатор Абалон. А ведь им был известен проход, образовавшийся на северной стороне после землетрясения. Это щель шириной в локоть и высотой в два локтя, от которой проход наклонно спускается прямо в чрево пирамиды. А что в нем скрывается — никто не знает.
— Стало быть, захоронение цело? — спросил Нетуб.
— Можешь не сомневаться, — ответил скупщик. — Оно принадлежит Шакан-Хоферу, правителю двадцать второго нома. Этот шакал потребовал похоронить себя с таким количеством золота, на которое можно купить тридцать галер. Эта сволочь пила кровь из народа, как пиявка, присосавшаяся к шее коня. Он все забрал с собой. Когда Нил сильно разливается, воды омывают основание пирамиды и влага просачивается сквозь известняк, поэтому он аж позеленел. В погребальных камерах вонь, должно быть, как в морском гроте; но золото ведь не пахнет, не так ли?
