— Эргастирии чародея, — пришлось мне уточнить.
— Вот-вот, эргастирии чародея, в трехстах пятидесяти метрах от кромки моря. Там сплошные дюны и ползучий кустарник, под песком везде следы древних сооружений. Извините, дорогой, но ночью человек в акваланге даже с посторонней помощью не станет перебираться через это пространство. Да и зачем это ему? Переодеваться в полуразрушенном эргастирии и потом переть через эти триста пятьдесят метров! Не проще ли — ведь это происходило ночью — спокойно переодеться в ивняке у кромки моря? Что и делали, кстати, под самым носом у пограничников все, ушедшие этим путем до вашего Дениса!
Я старался представить себе Дениса, этакого типичного «Архиолуха» (была у нас такая ядовитая стенгазета), в громоздком акваланге, похожем на рыцарский панцирь. Да он и плавать боялся при волне, хотя стыдился признаться в этом.
— Но главное опять же не в этом, — майор для выразительности замедлил шаг. — Главное, как у Шерлока Холмса, в одном простом дедуктивном рассуждении. Ни один нормальный мужчина, если он не с женщиной или не в бане, сняв с себя хоть абсолютно всю одежду, никогда не сбросит плавки…
За стеной тумана дышало невидимое море, а серая мгла на небе начала рассеиваться, солнце то и дело бросало щедрые лучи, слышался еще какой-то глобальный шорох. Можно было предполагать, что это осыпаются капли по листве, но местный житель определил бы здесь другое. Это божьи коровки, их тут видимо-невидимо, их разводит местный колхоз, защищаясь от виноградной тли — филоксеры.
Тут невероятная дерзость меня одолела, что я могу объяснить только тогдашним предперестроечным настроением. Я и высказался:
— А может быть, божьи коровки его съели?
Майор засмеялся, оценив мою шутку. Мы прошли еще пару сотен метров, и перед нами открылся распадок меж холмов, а в нем крыша сооружения, именуемого «Эргастирии чародея», и фигуры сотрудниц, ожидающих моего возвращения.
Академика нашего постоянно кололи, что он в свои экспедиции старается не брать мужчин, все молодых женщин. Вот и в этой «Византийской Бореаде» сплошь были сээнэсы и мээнэсы — Алла, Вероника, Зоя и иже с ними, да еще куча студенток-практиканток. Но блистал среди всех, конечно, Денис, это я без всякой зависти говорю. Именно его личные результаты поехал докладывать за границу наш шеф (конечно, с сообщением и о самом вундеркинде).
Археология (как, вероятно, и всякая наука) чем-то похожа на карточную игру. Недаром цыганки шутят: «Наука умеет много гитик» — это волшебная фраза для карточных фокусов. В науке где уж повезет, там повезет. Я всю жизнь себе копаю, скоро уж и на пенсию, а не накопал столько, сколько наш вундеркинд за один только сезон.
Под кучей керамического мусора — где-то в самые поздние времена здесь была горшечная печь — он обнаружил весьма сохранившееся жилище эпохи византийского расцвета, которое сам же в шутку прозвал «Хижина колдуна». Дальше — больше, пошли поразительные находки, и в экспозиционный план этот раскоп попал под научным названием «Эргастирии (т. е. лаборатория) мистагога (т. е. чародея)».
Я, по правде сказать, сердился: у меня срывался рабочий план раскопок, ведь этот эргастирии ни в какие задания еще не был внесен. Снисходительный шеф разрешил там работать пока одному Денису. Тот и ковырялся там с рассвета до темноты, от жгучего понтийского солнца загораживаясь зонтиком. По вечерам после своей основной работы к нему присоединялась студентка Русина, и они вдвоем очистили пресловутый эргастирии и открыли там археологические чудеса.
Были и курьезы. Так, наши Афины Паллады (сээнэсы и мээнэсы) устраивали проработку своему любимцу за то, что он, по их мнению, нетактично ведет себя по отношению к прикрепленным студентам, допускает фамильярности…
— И потом, Денис, — наставляла одна из Афин Паллад, — надо бриться каждый день.
— Ах нет, — не соглашалась другая, — пусть не бреется, у него формируется такая мягкая бородка, как на бюсте Антонина Пия, знаете, из Ватиканского музея…
— Девушки, девушки! — останавливала третья. — Не будем же мы вмешиваться в мужские прерогативы!
Виновник этого кудахтанья спокойно слушал их, сидя на стуле. Другой бы плюнул, пошел бы к другим мужикам пить пиво, а наш сидел, рассеянно вертел свои очечки.
— Как интересно! — заметил майор. — Что же вы сразу не рассказали? Вот это и есть биография, а не всякие там образцовые родители.
Над раскопанным эргастирием в защиту от ветра и песка мы соорудили из дефицитнейшей фанеры крышу, остроконечную, как у готического замка или как у шатра времен крестовых походов.
2
— Иван Никифорович! — вся в нетерпении сказала мне Алла. — Ну как ваши результаты?
Вокруг стояли сотрудники и студенты и кое-кто из наших местных друзей. Я объяснил, что вот товарищ, возглавляющий расследование, хочет лично осмотреть место, где… Короче говоря, лучше бы ему не мешать.
— Нет, почему же, — улыбнулся майор, располагая к себе сердца Паллад, — если им интересно, пусть участвуют.
Все друг за дружкой перешагнули каменный брус, служивший порогом, и спустились в хижину. Там горел довольно яркий фонарь «летучая мышь» на элементах, потому что в эргастирии не было окон, за исключением небольшого волокового оконца над дверью, где можно было видеть осколок тусклого оконного стекла. И это стекло тоже было для нас проблемой, потому что классические труды и учебники относили изобретение оконного стекла лет на двести позже, чем датировался этот эргастирии.
И расселись мы посередине эргастирия, понурились вокруг «летучей мыши», как апостолы из Тайной вечери. Я объяснил:
— Справа вы видите древний очаг из базальтовых булыжников. На них сохранились следы пламени, копоть, трещины от жара. Слева камера из необожженных кирпичей неизвестного назначения. У нее, видите, бронзовая решетка и похожа она на домашнюю тюрьму или на загон для свиней. В те времена свиней могли держать и в жилище, тем более, если они предназначались в жертву высшим силам. Кстати, вспомните Гомера, у него божественный свинопас Евмей…
— Иван Никифорович, — прервала меня Алла, — до чтения ли нам лекций, Иван Никифорович?
Она всегда отличалась дерзостью, эта спортивная Алла, прославившая нас, кроме всего прочего, тем, что, взявшись меряться силою с пьяницей-трактористом, пригнула его локоть безо всякого усилия.
Я хотел призвать ее к порядку, потому что это уже переходило всякие границы, как вмешался миролюбивый майор.
— А что вам хотелось бы, милая девушка? Сообщить следствию какие-то новые факты? Это очень и очень важно. Но это, позвольте, немного потом. А пока позвольте выяснить два-три обстоятельства…
