Сглотнув слюну, Генри вернул трубку на место. Что ж, теперь ему было о чём подумать. Эта женщина… она просила помощи. У него – у Генри Таунсенда, человека, который даже выбраться из собственной квартиры не может. Ирония? Издёвка? Или просто ужасающее бессилие?
Помоги… мне…
Голос был незнакомым – Генри в этом не сомневался. Будь это кто-то из бывших подружек, он бы узнал. Итак, незнакомая женщина звонила за помощью. По телефону, который чёрт знает какой день находился в глубокой коме. Было в этом что-то не просто непонятное, но явно жуткое.
Впрочем, когда Генри проследил взглядом по белому шнуру, который тянулся от телефона к розетке, по его спине действительно пробежал холод.
Провод был перерезан. Конец шнурка с выглядывающими из-под изоляции разноцветными проводками лежал на полу. Кто-то приходил, когда Генри спал. Кто-то был в его спальне и оборвал последнюю надежду достучаться до внешнего мира.
Подставив ладонь под мощную струю, Генри с остервенением плеснул её на лицо. Холод мгновенно прояснил разум, оттеснив полупрозрачную вуаль сна. Вода весело журчала. Генри не спеша вымыл лицо, руки, намазал на щётку порцию пасты. Закончив умываться, он стоял, уставившись на своё отражение – следил, как капли воды стекают с носа на подбородок.
С зеркала на него смотрел человек с тёмно-каштановыми волосами, усталым лицом и проступающей на щеках колючей щетиной. Бывали времена, когда он выглядел и хуже, но всё-таки… Генри не понравилось то, что он увидел. Что-то болезненно безнадёжное сквозило в картине. Кто ты, Генри Таунсенд? В какую историю ты влип? Что ты сможешь рассказать?
Ничего. Ничего он не мог рассказать. Мог только задавать вопросы. Генри отвернулся от зеркала и вытерся полотенцем.
Пять дней назад… Или сколько? Он уже потерял счёт. В-общем, началось это около пяти дней назад. История, которая могла бы быть смешной, если бы не была такой жуткой. В ту ночь ему впервые приснился кошмар.
Генри снилось, что он в тюремной камере. Это выдавали ржавые решётки, отгораживающие каморку от коридора. До неприличия реально он видел унитаз, покрытый налётом, и узкую койку в углу. Больше в камере ничего не было. Чем дольше Генри всматривался в скудный интерьер, тем больше в нём крепла уверенность – что-то не так, не хватает чего-то жизненно необходимого. Посмотрев на решётку, он вдруг понял. В камере не было двери. Тот, кто заточил Генри, не собирался выпускать его на свободу.
Далее всё шло урывками. Кажется, он бился лбом о стальные прутья и вопил во всё горло.
(Красный дьявол! Он здесь! Он хочет забрать меня!)
Грязно-жёлтый свет лампы распылял в мозг шероховатую пустоту. Мелькнула ложка, сжатая в руке. Обычная столовая ложка – только кончик рукоятки был остро наточен и нездорово блестел глянцем алюминия. Свет искрился на импровизированном лезвии, и ложка неумолимо приближалась к горлу. Только Генри понял в невыразимом ужасе, к чему всё идёт – его выбросило из сна, как пробку. Он проснулся на кровати, задыхающийся, исходящий литрами пота. Стояла жаркая августовская ночь. Подушка прилипла к щекам. Генри понадобилось долгое время, чтобы прийти в себя. Никогда раньше с ним не было ничего близко похожего на это. Он снисходительно относился к людям, которые с непонятной гордостью заявляли, что им регулярно снятся гадости. А тут…
Всего лишь сон, думал он, изучая бесконечное путешествие лопастей. Встану – и забуду. Но стоило закрыть глаза, и во внутреннем взоре опять представала замызганная камера. Генри с проклятиями поплёлся в ванную – принять холодный душ. Ему это было необходимо.
Но настоящий сюрприз ждал его поутру…
Сейчас, по прошествии пяти дней, Генри повесил полотенце на крюк и прикрыл веки. Всё утро он оттягивал этот момент, но теперь… время пришло.
Боже, сделай так, чтобы всё вернулось на место. Если я опять увижу эти цепи, то сойду с ума. Я не шучу.
Он вышел из ванной. Кухня была совмещена с гостиной – на более шикарное обиталище не хватало средств. Впрочем, Генри не жаловался. Кресло, лакированный столик, торшер с оранжевым абажуром уютно примостился на шкафчике. Намозолившая глаз картина, которую он лицезрел каждое утро. Под таким ракурсом квартира выглядела совершенно нормальной.
Но стоит сделать один шаг…
Сжав губы, Генри сделал его.
Теперь слева в поле зрения попала дверь. Генри смотрел на неё, не мигая, не смея вдохнуть. Сердце замерло на одну долгую секунду… и разочарованно вернулось в прежний ритм.
Ничего не изменилось. Дверь квартиры 302 по-прежнему была завешана толстыми стальными цепями. Цепи опутывали проём, сплетаясь друг с другом, прогибаясь под собственной тяжестью. Они не давали шанса никому – никому, – ни войти в квартиру, ни выйти из неё. Таунсенд по-прежнему был отрезан от всего мира.
Он прикоснулся к цепи, словно желая убедиться в её реальности. Стальное звено с готовностью клацнуло, подтверждая неоспоримость своего существования. Изгиб цепи выгнулся дугой, как самодовольная ухмылка.
Эту же картину Генри увидел в то проклятое утро. Ещё не отойдя от кошмара, он пошёл в кухню с мечтой разбить несколько яиц и соорудить омлет – классический холостяцкий завтрак. Не то чтобы ему сильно хотелось набить брюхо, но сон выбил его из колеи, и Генри нужно было вернуться в нормальный ритм жизни. Привычный завтрак сослужил бы тому хорошую службу.
Но яйцам суждено было в то утро остаться целыми. По пути Генри отвлёкся на нечто куда как важное… то, что стало символом беспардонного конца его размеренной жизни. Дверь квартиры была облачена в самую фантасмагоричную декорацию, какую только можно придумать.
Он с усилием провёл ладонью по глазам в попытке смести вздорное видение. Цепи не пропали. Осторожно ущипнул себя за щёку. Цепи не пропали. Впился ногтями в подбородок, раздирая кожу. Цепи не пропали. Они нагло висели на двери, и на каждую был прикреплён огромный чугунный замок.
Что можно было предпринять в такой ситуации? Пожалуй, только одно… Следующие полтора часа Генри провёл в исступлённой попытке разорвать цепи. Сначала хотел голыми руками выдрать их из косяка, потом, более-менее вразумившись, подключил к делу молоток, завалявшийся в кладовке. В результате на металлических лицах цепей не появилось ни трещинки, а сам он оказался совершенно измотан. Тогда Генри вооружился стержнем от шариковой ручки и стал ковыряться в замках. Давеча в университете умение взламывать замки было обязанностью де-факто каждого студента. Но когда пальцы начало сводить от напряжения, Генри был вынужден признать своё поражение.
