Отец приказал всем собираться, в этот момент его тяжелый взгляд упал на бедное, забрызганное кровью ложе его жены, рядом с которой лежал новорожденный младенец, то есть я.
– Этот ребенок должен умереть, – отрезал отец и, грубо схватив меня перчаткой для соколиной охоты, с которой он не расставался, повернулся к дверям.
– Ты не сделаешь этого! Ведь это твой сын! – крикнула мать из последних сил, тщетно стараясь встать с ложа.
– Сделаю. Оставаться здесь невозможно, с пятью десятками слуг я не могу сражаться. А значит, мы должны отступить. Предстоит долгий и тяжелый переход. Ребенок все равно не выдержит. А мы – мы должны побеспокоиться о других детях. Или ты хочешь, чтобы они погибли? Оденьте госпожу, помогите ей лечь на телегу, – приказал он слугам и вышел во двор. Вслед за ним выскочил его преданный друг и верный вассал Мишель де Савер.
Граф небрежно передал ему в руки ребенка и приказал сбросить в ближайший колодец.
Вокруг творилось что-то неописуемое – крестьяне из соседних деревень, ищущие спасения за стенами крошечного замка, лошади, повозки, домашняя скотина, грязная разбитая дорога, слезы и страх.
Надо ли говорить, что де Савер не посмел уничтожить младшего сына своего сеньора. Вместо этого он решил предоставить все на волю судьбы. Он сбежал с холма, на котором стоял замок, и, оказавшись на охотничьей тропе, исчез за деревьями.
Мишель де Савер отнес ребенка в одну из ближайших деревень и оставил на попечение бабе, уже содержащей нескольких ребятишек. Уходя, он бросил ей в фартук несколько монет.
И пустился догонять своего сюзерена.
Но Савер так и не нашел его. В местечке, где граф должен был устроить привал, валялись лишь бездыханные трупы людей и животных да дымились пепелища хижин бедняков. Судя по всему, граф приказал свернуть с дороги, дабы не попадать из огня да в полымя.
Обыскав окрестные горы, дважды наталкиваясь на засаду, де Савер отказался, наконец, от бесполезных поисков и решил спасать свою жизнь.
О графском ребенке он вспомнил лишь через шесть лет, явившись за мной в дом к моей приемной матери. По его словам, я не умел говорить, но был высокого для своего возраста роста и достаточно крепко сложен. Я хорошо лазал по деревьям, разоряя птичьи гнезда, ловил мышей и мог сразиться даже со здоровой крысой или вороной. Я сам смастерил для себя некое подобие пращи и умел поразить цель. Мало того, однажды, бродя в окрестном лесу в поисках поживы, я нашел нож, с которым затем не расставался, выхватывая его из-за пояса всякий раз, когда кто-то пытался отобрать мою добычу или сказать резкое слово.
Благодаря этим моим талантам моя приемная мать и пять ее воспитанников выжили во время страшного голода.
Женщина, пригревшая меня, была дочерью сапожника из Периге и вдовой деревенского лекаря. Я не помню ее лица, вообще ничего о ней не помню. Хотя живо сохранил в сознании образ первого голубя, которому я от голодухи оторвал башку. Мария считала меня дьяволенком и только поэтому не извела ядом, как это сделала со своей старшей воспитанницей, забеременевшей от звонаря. Я был ей полезен.
Слава войне и голоду, царившим в тех местах. Благодаря им я остался жив.
Мессен де Савер заявил мне, что я должен идти с ним, а когда я заупрямился, схватил меня за шиворот и, разоружив, поволок к своему коню. Но я с таким остервенением вцепился зубами в его перчатку, что вырвал добрый кусок кожи. Проклиная все на свете, господин де Савер сел рядом со мной на камень и принялся уговаривать меня ехать добровольно, обещав подарить мне настоящий меч.
Так я стал воспитанником де Савера, а заодно и его учеником.
К тому времени он открыл нечто вроде школы, где готовил мальчишек к нелегкой воинской службе. Правда, воинов вокруг и без того было немало, но ту подготовку, которую давал де Савер, богатые сеньоры и купцы, занимающиеся перепродажей молодых воинов, ценили на вес золота.
В школе наряду с владением мечом, ножом, луком, новым оружием – арбалетом и всеми видами копий – нас обучали различать, использовать и изготовлять яды. Мы развивали способность видеть в темноте и красться, подобно диким кошкам. Воспитанники с легкостью штурмовали самые непреступные стены и осуществляли поджоги. Так что нас можно было использовать как в роли наемных убийц, так и в качестве военачальников, разведчиков и телохранителей.
Однако я уже сказал, что ученики де Савера ценились на вес золота, а это значит, что далеко не каждый даже очень богатый человек мог позволить себе иметь такого слугу. Поэтому многие нанимали нас на разовые работы, после которых мы неизменно возвращались к своему учителю.
Когда же работы не было, мы брали заложников. Своих пленников мы держали в специально оборудованном для этой цели доме в горах, пока родственники или сеньоры не присылали за них выкуп.
Поиском «жирных» занимались все ученики школы, от мала до велика, ведь наводка давала верный процент с выкупа, так что можно было, не участвуя в вылазке, быть при барышах.
Хорошее было время.
Однажды, когда я вернулся с очередного задания, а значит, принес звонкую монету, мессен де Савер велел мне отдыхать. Это была обычная практика. За семь дней, положенных по договору, мы могли убедиться в том, что за выполнившим работу учеником не было хвоста и что тот не объявлен в розыск.
В течение недели я был предоставлен самому себе. Так что с самого утра я брал с собой лук и отправлялся на охоту или скакал на коне по лесам и горам, наслаждаясь свободой и покоем.
В тот день, о котором мне хотелось бы рассказать, я выслеживал лань. Деяние, мягко говоря, не приветствовавшееся в лесах графа де Фуа. Во всяком случае, обнаружь меня за таким занятием замковые лучники, на моей шкуре добавилось бы отметин.
Притаившись за кустом ракиты, я выслеживал крупную самку. И тут ее спугнули. Я повернул голову. На всякий случай, тетивы я не ослабил.
По тропинке ехали всадники. Четверо невзрачно одетых мужчин, дама в мантилье и мальчишка лет шести в шерстяном плаще, с увесистой серебряной цепью на груди.
Кто они, эти люди? Враги или друзья? Они могли быть заказчиками учителя или гостями властелина этих мест, благородного инфанта Фуа Раймона Роже. А значит, их следовало пропустить. С другой стороны – все шестеро могли быть шпионами, присланными с целью погубить учителя и школу.
Мальчишку я не исключал, так как сам сделался учеником де Савера в этом возрасте. А когда мне исполнилось десять лет, в Тулузе ко мне уже приклеилось прозвище Черный Лис и за мою голову было положено вознаграждение, достойное тройного убийцы и поджигателя.
