После чего ударом палки по стволу вишни он разряжал свой гнев и отправлялся искать настоящего ла Герша, продолжая при этом выкрикивать аргументы и бросать цитаты с горячностью, не допускавшей возражений.
Самым занятным, кстати, было то, что если бы г-ну де Шофонтену сообщили, что гугенот, его враг, слег и что у него был жар именно в тот момент, когда он желал ему сгореть в адском пламени, он тотчас изменился бы в лице и затрепетал бы, как осиновый лист.
В восхитительные часы, когда занимается рассвет, нередко случалось слышать его возбужденный громкий голос, доносящийся с поляны, на которой он только что увидел Армана-Луи, выслеживающего кроликов.
— Поди сюда, чертов гугенот! Пойди сюда, я сотру тебя в порошок! — кричал он. — Иди и сознайся, что ты всего лишь вонючий нечестивец; и пусть твоя ересь обратится в прах, пойми же наконец, что ты не более, чем проклятое богом ничтожество, которое годится разве что быть перемолотым на адской кухне! Иди, говорю тебе! И пусть лопнут от досады все гугеноты, твои кузены, увидев твой позор в нашей с тобой схватке!
Заслышав первые слова этой небольшой тирады, Арман-Луи вооружался дубинкой.
Он знал, как следовало осадить Рено и прекратить эту нескончаемую проповедь: Арман-Луи не вступал в высокопарную перебранку, на любые выпады неопытного проповедника он отвечал улыбкой и даже самые хлесткие его оскорбления он воспринимал с сарказмом. Рено становился пунцовым.
— Так ты посмеиваешься, мерзавец! Что ж, у меня есть подходящее средство, оно быстро уймет твою наглость! — заверял он.
И со сжатыми кулаками Рено бросался на противника, который, впрочем, вовсе не боялся быть отлученным от церкви и не собирался отступать перед неутомимыми проповедями Рено.
Следовало бы добавить, что даже через пять или шесть лет постоянных стычек то в виде потасовок, то увещеваний, то проповедей Арман-Луи так и не был обращен в другую веру.
В повседневных встречах г-н де ла Герш не выказывал такой вспыльчивости, задиристости в стычках, какая была присуща его противнику, г-ну де Шофонтену. Никто никогда также не видел его блуждающим по лесу и равнинам в поисках куропаток и зайцев, или ищущим ссоры с пастухами, которые пасли овец в лугах. Он не проявлял интереса к страстным богословским спорам. Если прежде, в ранней юности, он всегда был в числе зачинщиков походов, имеющих в свое время достойную цель: налет на фруктовый сад какого-нибудь монастыря или вы зов на драку подростков соседней деревни, — то теперь, когда не пушок, а настоящие усы стали пробиваться темным венчиком вокруг губ, его все чаще видели одного, дичком скитающегося среди долин. Иногда он отказывался даже от приглашения своих товарищей, вооруженных удочками и рыболовными сетями, отправиться к пруду, чтобы дать бой щукам, и не участвовал больше ни в каких играх. Он не отвечал теперь с прежним пылом и на выпады Рено. Ради того, чтобы уединиться в лесу, иной раз он даже сбегал с уроков фехтования, которые давал ему учитель-итальянец; и тогда, если кто-либо захотел бы выследить его, возможно, застал бы высекающим две заветные буквы на хрупкой березовой коре, как некогда делали это пастухи Вергилия.
Рено горестно улыбался, наблюдая перемены, происходящие с приятелем. Юные католики радовались тому, что больше не придется иметь дело с грозным генералом, который так час то побеждал их; юные гугеноты оплакивали своего предводителя.
— Он знает, что ему уготована судьба демона, поверженного святым Михаилом, поэтому боится погибнуть под удара ми моих доводов, — сказал обо всем этом г-н де Шофонтен, прогуливаясь однажды по свежему воздуху и вот так скромно, как ему казалось, сравнивая себя со святым Михаилом.
Сверстники рассуждали иначе: «Наверное, его околдовал какой-нибудь монах», — утверждал один юный кальвинист, недавно произведенный в чин лейтенанта. «Да он спит и видит себя аббатом!» — вторили другие.
Но увы! Если г-н де Шофонтен и в самом деле спал и видел себя аббатом, то г-н де ла Герш не спал вовсе. Потому что архангелом, который его поверг, оказалась подруга детских лет мадемуазель Адриен де Сувини, и чары, которыми он был околдован, принадлежали ей. Можно даже сказать, что Арман-Луи знал Адриен всегда, но не спускал с неё глаз только последние несколько месяцев. И теперь, глядя на нее, он не мог налюбоваться ею.
Вот уже много лет Арман-Луи и Адриен жили на границе ла Марш и Бурбоне, в маленьком замке, разрушенном религиозными войнами. Адриен приехала сюда ещё в то время, когда Арману-Луи было не более восьми или десяти лет, а самой м-ль де Сувини — всего четыре годика. Старый берейтор был её сопровождающим. Две недели они провели в пути: мужчина на добром старом седеющем коне, ребенок — на очень ленивом, но ещё более тощем муле. Ехали не слишком быстро и делали остановки задолго до наступления ночи из страха перед разбойниками и грабителями. Берейтор очень обрадовался тому, что замок де ла Герш оказался на пути их следования, так как намеревался спросить совета у г-на де Шарней, деда и опекуна Армана-Луи, сеньора весьма образованного и умудренного опытом.
М-ль де Сувини была сиротой, и неизвестно, существовал ли другой покровитель, кроме некоего маркиза Парделана, её дяди, живущего в Швеции, где, как уверили, умер и виконт де Сувини, отец Адриен, оставив большое состояние.
После недельного отдыха под крышей г-на де Шарней и множества разговоров, старый берейтор грустно сообщил, что пора продолжать путь. Чемоданы были уже уложены, а лошадям выдана двойная порция фуража. Адриен непрестанно лила слезы, её маленькую головку не оставляли мысли о том, что ей приходится покидать эти места, здешний дивный сад с такими сочны ми хрустящими яблоками, что расстается с другом, умеющим вырезать ножом такие замечательные игрушки. Поздно вечером она заснула, буквально умываясь слезами, в объятиях своего маленького кузена — именно так называла она Армана-Луи: г-н де Шарней и покойный г-н де Сувини были и в самом деле чуточку родственниками.
Берейтор глубоко вздохнул, и г-н де Шарней с тревогой посмотрел на него.
— А если оставить детишек ещё на двадцать четыре часа вместе? — спросил он.
— Но впереди такая долгая дорога!
— Потому, может быть, и стоит это сделать: днем больше будете вы в пути, днем меньше — какая разница?
Берейтор взглянул на ребенка, который засыпал, продолжая всхлипывать, и согласился с доводами г-на де Шарнея.
Наутро Адриен и не помышляла освобождаться от объятий своего маленького друга, как будто все ещё продолжала оставаться во власти нескончаемого сна. Г-н де Шарней поцеловал её в лоб.
