Все исчезло. Меня окружало молчание, одинбчество и мрак.
Вдруг мне показалось, что плита, на которой я стоял, сдвинулась и стала подниматься. Если бы, испугавшись, я шагнул вперед или назад, то упал бы и разбил голову о мрамор. Но я не шевелился, готовый к любым опасностям, решившись преодолеть все ужасы. Плита продолжала подниматься.
Яркий свет зажженных факелов ослепил меня. В другом зале из белого мрамора сидело довольно много людей в красном, с лицами, закрытыми капюшонами. Один из них, впоследствии оказалось, что он был здесь главным, – спросил меня, не вставая:
– Ты видел?
– Да.
– Понял?
– Понял.
– Смотри еще.
В нескольких шагах от меня стоял стол, заваленный драгоценными камнями и золотом. Сверху лежали скипетр, корона и шпага.
Начальник продолжал:
– Если эти скипетр, корона и богатство привлекают тебя, если ты мечтаешь о них, то по твоему желанию мы приблизим тебя к трону, ибо можем сделать все. Но тогда наше святилище будет для тебя закрыто, и мы предоставим тебя самому себе. Если же, напротив, ты хочешь посвятить себя пользе человечества, мы рады будем принять тебя. Допроси твое сердце и выбирай.
Я не мог не подумать, что есть нечто привлекательное в таком предложении, сделанном сыну палермского бакалейщика. Но не выказал ни малейшего удивления, бросил презрительный взгляд на символы земного величия и оттолкнул корону, золото и драгоценности.
Признаюсь, увиденное ранее произвело на меня глубокое впечатление. К тому же подозреваю, что если бы я и выбрал корону, едва ли мне бы ее дали.
Тогда начальник поднялся, говоря:
– Жозеф Бальзамо, я принимаю твою клятву.
Мраморная стена внезапно раздвинулась, и в отверстии показался алтарь с громадным распятием. Я опустился на колени.
– Именем Бога поклянись разорвать все узы, связывающие тебя с отцом, матерью, братьями, сестрами, женою, родными, друзьями, начальниками, благодетелями и всеми теми, кому ты отдавал свое повиновение и услуги. Обязательство отказаться от уз, соединивших меня с женой, слегка, смутило меня. Подумалось, что моя дорогая Лоренца не одобрит этого. Но, заметив, что эти слова можно истолковать по-разному, я ответил:
– Клянусь.
– Клянись отказаться от места твоего рождения, чтобы подняться в другую сферу.
Так как Палермо, во всяком случае, был довольно скверный город, где у меня было множество кредиторов, я без малейшего колебания решил отказаться от него и произнес:
– Клянусь.
– Клянись говорить начальнику, которого сегодня же узнаешь, все, что видел или делал, читал или слышал, узнал или угадал, и обещай даже нарочно искать и узнавать то, чего не можешь просто угадать, и затем все поверяй ему.
Это показалось мне приятным, ведь я от природы любопытен и болтлив.
– Клянусь.
– Клянись почитать и уважать кинжал, шпагу и другое оружие, аква-тофану и прочие яды как верное, быстрое и секретное средство избавить мир от тех, кто старался бы вырвать истину из наших рук.
– Клянусь.
– Клянись еще, что ты будешь избегать Неаполя, Испании и всякой проклятой земли.
– Клянусь.
– Клянись, наконец, брат мой, что будешь избегать соблазна разоблачать тайны, в которые тебя посвятят. Помни, что в случае измены смерть немедленно поразит тебя, где бы ты ни был.
– Клянусь.
Наступило продолжительное молчание. Я ждал, по-прежнему стоя на коленях, немного взволнованный. Любопытство быть посвященным в тайны не мешало мне с некоторым страхом думать о жестоких церемониях, которыми сопровождается, как рассказывали, окончательное посвящение в секту иллюминатов.
Начальник продолжал:
– Встань. Великие слова будут сообщены тебе не в этой зале. Видишь дверь в стене направо, которая кажется закрытой? Войди в нее, и да окажет тебе покровительство великий создатель мира.
Очевидно, что эти слова отнюдь не успокаивали. Великий создатель мира мог в это время думать совсем о другом. Тем не менее, я не выдал своего волнения и отправился к указанной двери. Что должен был там увидеть? Какие ужасы встретить? Я слышал о призраках, толкавших в пропасть; о сотне кинжалов, устремленных в вашу грудь; о стаканах крови, которую надо выпить; о кипящих металлах, в которые надо погружаться.
За дверью шел совершенно темный коридор, показавшийся мне очень узким. К чему скрывать – я боялся, чувствовал, как капли холодного пота выступают у меня на лбу и висках. Вдруг земля разверзлась у меня под ногами. Подумал, что лечу в пропасть, отчаянно вскрикнул и закрыл глаза.
По всей вероятности, я упал с небольшой высоты, так как не получил никаких повреждений. Но мое удивление было сильнее, чем если бы попал в глубь ада, в самое логово дьяволов.
Я очутился в рабочем кабинете, меблированном столом, несколькими стульями и книжным шкафом томов на двести или триста. Лампа с зеленым абажуром освещала мужчину, показавшегося мне еще молодым. Наклонив голову, он перелистывал толстую книгу, перед ним стояли две фарфоровые чашки, а рядом – чайник, из носика которого поднимался легкий пар.
– А! Это вы, господин Бальзамо? – спросил незнакомец.
Когда он повернулся ко мне, я убедился, что это действительно молодой человек, не более тридцати лет. Его улыбающееся бледное лицо обрамляли светлые волосы. Большие голубые глаза выражали кротость и девственную чистоту. На нем был халат с разводами и на ногах вышитые туфли.
– Садитесь, – продолжал он по-итальянски, но с сильным немецким акцентом, – очень рад познакомиться с вами.
Я сел в указанное мне кресло, не зная, что думать, и что сказать.
Незнакомец между тем продолжал:
– Ну, что вы мне скажете о нашей чертовщине. Впрочем, я приказал, чтобы вас избавили от грубы испытаний, полезных только для того, чтобы поражать и смущать обыкновенных людей, и надеюсь, что мое приказание было исполнено.
У него были добродушные любезные манеры и самый скромный вид, нисколько не нарочитый.
– Кто же вы такой, сударь? – спросил я.
– Ах, да, вы меня не знаете, и ваше любопытство вполне законно. Ну, дорогой граф, я, барон Спартак фон Вейсхаупт, к вашим услугам, если могу быть в чем-нибудь полезен.
Барон фон Вейсхаупт! Этот человек, сидевший передо мной при свете лампы, был тот ужасный мечтатель, который вместе с бароном Книгге, звавшимся Филоном, со Шварцем, которого звали Катоном, с маркизом Констанцем, известным как Диомед, с издателем Николаи, называвшимся Люсьеном, основал общество Ареопага. Глава, которому повинуются посвященные всех разрядов: Новички, Несовершеннолетние, Совершеннолетние, Регенты, Философы и, наконец, Люди; могущественный человек, который одним знаком мог поднять сотни кинжалов, имел в одной Баварии пятьдесят тысяч своих последователей, восемьдесят тысяч – в Пруссии и сто тысяч – в Голландии и Франции.
